С точки зрения ледовой обстановки лето 1912 года оказалось крайне неблагоприятным, но это выяснилось в полной мере в конце навигации, «когда считать мы стали раны, товарищей считать», — Русанова с его экспедицией в этом счете не оказалось. Отставание в сроках выхода против первоначальных достигло уже почти полтора месяца — дальнейшее ожидание было невозможно. И только радиограмма со Шпицбергена, отправленная 28 июля, возвестила о его первых успехах на архипелаге: «3 июля (старого стиля. — В. К.) прибыли Бель-зунд, перешел непрерывными глетчерами Стур-Фиорд, заполненный льдом. Нашли уголь, сделали заявки. Русанов» (1945, с. 298).
Как-то незаметно за чередой событий и противоречивых известий, в стороне от потребителей текущей прессы, обозначилось отчетливое негласное соревнование двух полярников, в полной мере ставшее известным лишь годы спустя. Этим вторым оказался Нансен, принимавший в то время самое активное участие в шпицбергенских делах. Совсем не случайно год назад он вопреки мнению такого мирового авторитета, как Александр Гумбольдт, поддержал трактовку топонима Свальбард, выдвинутую мало кому известным норвежским филологом Стормом, утверждавшим об открытии Шпицбергена древними скандинавами — викингами аж в 1194 году — с поддержкой Нансена эта сомнительная гипотеза превращалась в солидную заявку. За истекшее время она так и не получила фактического подтверждения, но в тот момент она была, что называется, весьма к месту. Едва ли в этом плавании великий норвежец рассчитывал обнаружить следы пребывания предков на архипелаге, но свою позицию он сформулировал накануне событий совершенно недвусмысленно: «Люди, никогда не бывавшие на Шпицбергене, воображают, будто достаточно, когда им взбредет в голову стать владельцами крупных земельных участков на севере, — взять с собою лодку, нагруженную досками с надписями и вдобавок с фальшивыми датами, да приколотить эти доски к столбам, установленным на берегу, чтобы получить права и преимущества перед другими людьми, которые здесь жили и трудились уже тогда, когда этих захватчиков еще на свете не было. Известны даже примеры, когда люди посылали в министерство иностранных дел в Лондоне карты Шпицбергена, на которых отмечали как свою собственность большие участки страны, где их нога никогда не бывала» (1938, с. 248). Разумеется, в будущем Нансен видел архипелаг под норвежским суверенитетом, однако он не мог отрицать прав других людей, «которые здесь жили и трудились», а такими были русские, включая Русанова, которого Нансен «раскусил» довольно быстро, когда написал, что «тот прибыл на Шпицберген с целью сделать заявки для русского правительства» (там же, с. 374). Тем не менее Нансен не позволил себе поставить русского соперника в один ряд с дельцами угольного бума на архипелаге в описываемое время, хотя оба высказали свои абсолютно несовпадавшие взгляды на открытие архипелага.
Пока своим выходом в море из Хаммерфеста он опередил Русанова на сутки, но зато двое суток спустя оказался у острова Медвежий, который русские увидели лишь 1 июля. От этого острова русские и норвежцы шли каждый к своей цели практически с одинаковой скоростью в обход полосы старого зимнего льда у южной оконечности Шпицбергена, которая помешала Русанову зайти в Хорнсунн для обследования русской базы экспедиции по измерению дуги меридиана 1899–1901 годов в этом заливе, расположившейся неподалеку от великолепного ориентира — вершины Хорн-суннтинд, изъеденной со всех сторон цирками, заполненными льдом. При этом Русанов не упоминает, использовал ли он результаты топографических съемок указанной русской экспедиции — это очень важно с точки зрения его дальнейших действий уже на ближайшие дни по прибытии на архипелаг. Похоже, что использовал…
В самом деле, курс «Геркулеса» был проложен по кратчайшему пути не просто в Белльсунн, а в его восточный кут — Ван-Мейен-фьорд с бухтой Риндерс современных карт (Михаэлис старых) через пролив Аксель, где сильные при-ливно-отливные течения явились серьезным испытанием для мастерства капитана Кучина. По пути в устье реки Берцелиус был высажен отряд Самойловича для самостоятельной работы, которая будет описана ниже. «Геркулес» завершил свой переход, по словам Русанова, «найдя удобную пристань у одного из глетчеров» (1945, с. 298). Тем самым Русанов обозначил на местности важнейший ориентир, не имеющий здесь аналогов, его просто не с чем спутать, поскольку ледник здесь, да еще спускающийся в море, единственный — это Паула современных карт. Более того, он дал еще важнейшее дополнительное указание: «Для перехода я выбрал наиболее узкое место между восточным концом Бель зунда и Китовым заливом… Мы пошли… сначала по жидким моренам, а потом по самому леднику, спускающемуся в море…» (1945, с. 299), и далее вплоть до побережья Стур-фьор-да по ледникам Паула и Стронг.
В целом же события 16–17 июля в акватории Белльсунна — Ван-Мейен-фьорда напоминают хорошо исполненную десантную операцию, в которой «Геркулес» играл роль подвижной плавучей базы, обеспечивающей работы отдельных отрядов, — как и летом 1910 года, у Архангельской губы и полуострова Панкратьева на Новой Земле «Дмитрий Солунский». Вот она, связь времен и одновременно использование удачного опыта. Без такого обеспечения решение самой сложной и рискованной задачи едва ли было бы возможно. Действительно, если Стур-фьорд оказался заполненным льдом (а его присутствие на юге архипелага говорило в пользу такого варианта), то обследование берегов этого залива можно было выполнить лишь с пересечением главного острова архипелага от ледника Паулы. Причем путь по этому леднику с выходом на ледник Стронг и с последующим посещением Китового залива был уже проделан весной 1900 года отрядом топографа штабс-капитана Сергиевского из экспедиции по измерению дуги меридиана — Русанов только повторил его, и это дает нам основание думать, что какие-то материалы он получил при посещении Петербурга и Пулкова, куда прибыл весной из Парижа. Эти материалы сыграли для него важную роль, поскольку его маршрут выполнялся в самое неблагоприятное на ледниках время — в разгар летнего таяния, когда ледяная поверхность, покрытая зимним снегом, превращается в сплошное снежное болото, — неудивительно, что маршрут, спланированный на четыре дня, затянулся почти на неделю.
|