В
ноябре Вагнер приехал в Тобольск. В это время туда прибыл новый губернатор
Чичерин (Tsche Tscherin), гвардии майор из
Петербурга. Он пригласил Вагнера к себе. «Это было мне тем приятнее, что я и
так решил задержаться здесь несколько недель. Город большой, но не красивый.
Все здания из дерева, за исключением большинства церквей в городе под горой и
резиденции архиепископа, солидно возведенной да камня; последний живет на
горе, напротив так называемой крепости. Гора, на которой стоит дом наместника,
высока и крута; он окружен четырехугольной стеной, целиком возведенной из
земли. Внутри он в некоторой степени выглядит как крепость. На земляном вале
стоят несколько пушек, а в деревянные стены врезаны бойницы. Караульные помещения
и ворота, ведущие к этой так называемой крепости, сделаны из дерева. Как и
Москва, этот город возведен на болотистой почве. Дома частично стоят на
бревенчатых решетках, частично на сваях. Все улицы замощены бревнами. В городе
много болотистых диких мест. От реки Сибирки, протекающей через город и
многими рукавами расходящейся по всей стране, Сибирь получила свое
наименование, но это не что иное, как большой ручей».
Вагнер
в Тобольске предавался увеселениям, но вскоре начал испытывать недостаток
денег. «Мои солдаты, которые до этого жили при мне припеваюче, вскоре заметили
мое стесненное положение и думали, как бы мне помочь. Никогда бы мне самому не
пришло в голову составить такой план, какой выдумали эти молодцы; они пришли,
чтобы мне его открыть. «Иван Карлович, — сказали они мне, — мы очень хорошо
чувствуем, что твои деньги идут к концу. А между тем нет недостатка в способах
для улучшения наличия, если ты только согласишься с нашим планом, и нам бы это
помогло». Я дал им объяснить свое намерение. Они хотели во всех городах,
которые мы должны были проехать, выдавать меня за знатнейшего прусского
пленника, который десять лет был лишен свободы в Сибири. Их нация, говорили
они, при таких случаях чрезвычайно любопытна, и я могу быть уверен, что как
только это известие распространится, ни один человек хотя бы малейшего
положения не откажется от удовольствия меня увидеть. Пусть я поступлю в
соответствии с этим, они же со своей стороны уж так все устроят, чтобы
любопытство людей было бы доведено до высшего предела, и никого ко мне не
пустят, который не имеет в руке хороший подарок для меня. Я подумал над этим
проектом, нашел его выполнимым и согласился. Мы, сказал я им, сделаем в первом
городе на нашем пути пробу. Это была Тюмень. Я въехал в закрытой повозке и
занял квартиру. Только я устроился, мои
солдаты отправились ко всем купцам города и сделали вид, как будто собираются
сделать для меня большие покупки. Они потребовали показать им самые богатые
товары, и все они оказались для меня недостаточно хороши. Естественно, что это
вызвало внимание и вопросы, кто же этот господин, которого они сопровождают?
Вот это и было то, на что хотели словить купца. Чем любопытнее он им казался,
тем таинственнее вели они себя и доводили его в конце концов до того, что он
начинал их просить, чтобы они сказали, кто я такой. Как только они сообщали ему
свою выдумку под величайшей тайной, то возникал вопрос, нельзя ли меня
увидеть. Солдаты сначала давали себя уговаривать, после чего им предлагали чаевые.
Возражение, что один не может заняться этим делом, ибо попадет в беду, если
другие мне его выдадут, вскоре доводило бедняка к тому, что он и остальным
солдатам предлагал чаевые. Тогда ему намекали, что он никак без подарка не
может прийти. Этим может быть создастся возможность попасть ко мне, а они
приложат все усилия, чтобы это сделать возможным, так как я обычно ни с кем не
разговариваю. На большое счастье самолично со мной беседовать такой человек не
надеялся. Не успевал я оглядываться, как уж кто-нибудь у меня объявлялся, и
когда меня извещали, что все получили то, что следовало, и незнакомец и для
меня принес подарок, его вводили ко мне. Это был всегда Степан, который в
качестве моего верного камердинера выполнял церемонию представления и уведомления.
Так как везде в России при входе в комнату сначала приветствуют изображение
святого тремя отбитыми перед грудью крестами, прежде чем выразить свою
вежливость находящейся в комнате личности, то я поворачивался, как только
слышал, что объявленный человек вошел, спиной к двери, и смотрел через окно, не
поворачиваясь в его сторону, пока он не подойдет к столу и я не услышу звон или
шелест. Тогда я поворачивался, принимал глубочайший поклон незнакомца, после
украдкой брошенного на стол взгляда подходил к нему и начинал с ним разговор,
длинный или короткий в зависимости от того, нашел ли я подарок достойным или
нет. Тогда я приказывал своему камердинеру Степану принести ему стопочку
водки, принимаемую всегда очень почтительно. Если мой собеседник мне надоел, я
опять отходил к окну, и Степан при помощи знака давал понять, что посещение
окончено. Те, которые меня видели, хвастались этим по .сему городу и, раньше,
чем я это ожидал, появлялся уже другой, который тоже хотел получить счастье
приветствовать меня. Не принимали подарка меньше 10 рублей деньгами или
пушниной в эту же стоимость. Кто приносил меньше, того мои солдаты сразу же отправляли.
Если они иногда были недовольны чаевыми, то на это не обращали внимания, так
как я возмещал им недостающее, если только предназначенный мне подарок был
достаточен. Когда мы попадали в место, где была нехватка денег или пушнины, то
заставляли доставить другие товары, как чай, сахар и тому подобное, и кофе,
хотя последний реже всего попадался. Китайские шелковые платки я тоже брал.
Таким образом я путешествовал до Москвы и имел при себе, когда прибыл в этот
город, сто рублей денег, несмотря на то, что в пути из Тобольска через Казань в
Москву мы жили так роскошно, как только можно жить в такой стране. Я приобрел
200 рублей деньгами и столько же пушниной».
25
февраля 1764 года Вагнер вернулся на родину — в тот же день и тот же месяц,
когда он в 1759 году начал свое паломничество на восток. 25 апреля он получил
аудиенцию у прусского короля в Потсдаме, вручил последнему мемориал и счет на
600 рейхсталеров— в возмещение причиненного ущерба. Через несколько дней
Вагнер получил собственноручное письмо короля с выражением сожаления, что в
настоящее время его королевское высочество не в состоянии помочь деньгами — «семилетняя
война обошлась слишком дорого». Однако король соизволил распорядиться, чтобы
Вагнеру при случае дали бы должность в почтамте. Однако, как с грустью
замечает Вагнер, ничего подходящего не нашлось, и он поселился в Пиллау, «в
ожидании лучшего», а потом переехал в Грауденц, где и прожил остаток дней
своих, пытаясь «быть полезным отечеству».
Записки
Вагнера, правда, не содержат сведения первостепенной важности и новизны .по
истории, географии и этнографии Сибири, но, как показывают приведенные из них
отрывки, во многих отношениях расширяют наши представления о бытовом укладе
жизни сибиряков конца XVIII и начала XIX века, дополняют их характерными
штрихами и деталями.
В
этом же отношении определенный интерес представляют и сообщения о Сибири,
имеющиеся в воспоминаниях популярного когда-то немецкого драматурга и
политического авантюриста Августа Коцебу, посетившего, как и Вагнер, Сибирь
отнюдь не по доброй воле.
Август-Фридрих-Фердинанд
фон Коцебу родился в Веймаре в 1761 году. По окончании курса в Иенском
университете он в \781 году был вызван прусским посланником при Петербургском
дворе Гольцем в Россию и определен домашним секретарем к главному начальнику
артиллерийского и инженерного корпуса инженер-генералу Ф. А. Бауеру. В 1783
году Коцебу был назначен асессором аппелядионного суда в Ревеле, а затем президентом
тамошнего Магистрата. По выходе в 1795 году з отставку он поселился в своем
имении Фриденталь в 48 верстах от Нарвы, откуда в 1797 году переехал на житье в
Вену, и там был назначен режиссером придворного театра с титулом «придворного
драматического писателя». Коцебу написал 216 пьес и в свое время пользовался
незаурядным успехом среди зрителей — для этого он был достаточно занимателен,
легок и фриволен.
В
1800 году Коцебу предпринял поездку в Россию для свидания с родственниками.
Император Павел I, «нерасположенный к Коцебу за либеральные мнения, высказанные
им тогда в своих сочинениях, и подозревая в нем политического агитатора»,
приказал арестовать его на границе и отправить в ссылку в Сибирь. Коцебу был сослан
сначала в Тобольск, а оттуда, по распоряжению Тобольского гражданского
губернатора Д. Р. Кошелева, на житье в г. Курган. В том же 1800 году Коцебу был
помилован и возвращен из ссылки.
По
свидетельству самого Коцебу, молодой русский писатель Краснопольский перевел
его небольшую пьесу «Старый кучер Петра III» и посвятил свою работу императору
Павлу I, на которого она произвела необычайное впечатление. И действительно,
эта комедийна могла понравиться императору — она изображает в лицах трогательно-слащавую
историю о том, как старый больной и немощный бывший лейбкучер Петра III Ганс
Дитрих, живя на Васильевском острове в большой нужде у знакомого столяра
Леберехта, по совету сбитенщика Иванушки обращается к Павлу I за помощью, был
им богато одарен и осчастливлен (Дитрих получил от императора 20 000 рублей,
половину которых отдал дочери Леберехта Анхен, которая смогла, наконец, выйти
замуж за своего любимого Петера) и под занавес произносит проникновенным
голосом: «Благо народу, слишком бедному словами, чтобы благодарить своего
доброго царя».
Как
бы там ни было, но Коцебу императорским повелением был возвращен в Москву и
назначен директором придворного немецкого театра. При Александре I он вышел в
отставку и уехал в Германию. Впоследствии Коцебу за свои услуги русской
дипломатии получил чин статского советника и звание русского генерального консула
в Кенигсберге. В 1817 году по поручению Александра I он стал присылать в
Петербург отчеты об умственной и политической жизни Германии, чем вызвал возмущение
широких общественных кругов Германии, и студент Мангеймского университета Карл
Занд 23 марта 1819 года заколол его кинжалом.
|