Мир
ревниво оберегает свои тайны от человека и отдает ему лишь то, чего он
добивается неустанным и целенаправленным поиском. Голландца Николая Витсена
привела в Россию жажда узнавания неизвестных стран Севера и Востока, и Сибирь
раскрылась ему во всем своем многообразии и пестроте фактов и явлений, любовно
собранных старательным и вечно удивленным перед новым любителем, не знающим
еще, что ждет его впереди.Для
дипломатов Белла, Ланге и Унферцагта Сибирь была лишь большой дорогой в далекий
Пекин с долгими остановками и медлительным продвижением по огромным
пространствам. Взор их не простирается вглубь: лежащее рядом, на пути
становится предметом их интереса.
Тягостное
и вынужденное безделье долгого изгнания в сибирской ссылке делает
исследователями Сибири шведских военнопленных офицеров Страленберга, Мюллера,
Вреха и многих
их соотечественников. Они наблюдают и сравнивают, пытаясь уловить сходство и
несхожесть увиденного с тем далеким миром, с которым их разлучила
катастрофа войны и поражения. Проникают они в тайны
далекого края неохотно, как бы ощупью, неуверенно, боязливо, со страхом и нелюбовью.
Большие
академические сибирские экспедиции приводят в Сибирь
ученых Мессершмидта, Палласа, Гмелина, Георги, Зиверса. Россия с ее беспредельными
просторами становится их второй родиной, родиной мысли и научной одержимости.
Игриво,
иронически, с вечной насмешливой улыбкой на губах созерцает Сибирь завсегдатай
парижских салонов элегантный аббат Шапп д'Отрош, выискивая во всем смешное,
необычное.
Для
прусского постдиректора Вагнера и Августа Коцебу Сибирь — это огромная
воображаемая несправедливость, они вечно недовольны и вечно брюзгливы.
Но
как бы ни различны были эти люди, как бы различны ни были их характеры, их
склонности и направление ума— Сибирь каждому дала нечто новое, раскрывала
каждый раз какие-то свои другие стороны. И в строках их дневников, записей,
писем прибавлялись какие-то новые черточки познания Сибири.
Конечно,
известия зарубежных ученых и путешественников XVIII века о Сибири ни по
полноте, ни по объективности не могут идти в сравнение с работами русских
исследователей. В этом отношении их ценность для географа, историка или
этнографа порой весьма относительна. Но, как это и ни звучит парадоксально, их
познавательное значение часто заключается как раз не в их объективности, а
именно в их субъективности. Многое, что пытливому взору русского человека представлялось
как нечто привычное, обыденное' и поэтому мало примечательное, для иностранца в
силу контраста с известными ему зарубежными картинами жизни и представлениями
казалось исключительным и уже по этому одному достойным внимательного
рассмотрения. Поэтому многие детали, ускользающие от внимания русских
исследователей Сибири, сохранились именно благодаря трудам зарубежных
путешественников в памяти потомства.
Но
не только в этом дело. Если даже значение иностранных известий о Сибири для
развития русской исторической и географической науки ограничено, то для
развития мирового научного познания мира оно несомненно.
Сведения
о природе Сибири, о жизни ее аборигенов благодаря посетившим и описавшим
восточные окраины Российской империи зарубежным ученым и путешественникам
проникают в научный обиход, дают обильную пищу для исторических сопоставлений и
сравнений, способствуют наряду с аналогичными сведениями о населяющих Африку,
Азию, Австралию народах, стоявших по сравнению с народами так называемых цивилизованных
стран на более низкой ступени общественного развития, созданию истинно научных
представлений об общем генезисе человечества, о смене исторических формаций и
их исторической неизбежности. Конечно, не случаен тот интерес, который проявили
к Сибири многие деятели французского просвещения — Руссо, Вольтер и Дидро.
Не
случаен, конечно, и тот факт, что сибирские материалы вскоре затем широким
потоком проникают и в западноевропейскую художественную литературу XVIII века.
Сибирская тема присутствует во многих произведениях Дефо, Свифта, Геллерта,
Галлера, Гердера и других корифеев мировой литературы. И это не только симптомы
количественного расширения диапазона мировой поэзии, но и ее качественного
преобразования. Несомненно, что включение этих новых материалов в обиход
западноевропейской литературы немало способствовало формированию европейского
критического реализма XIX века с его гармоничным сочетанием научного и
поэтического мышления. Проблема эта далеко еще не изучена. Задача настоящей
работы — наметить один из многочисленных путей изучения этого вопроса.
|