Первые
сведения о бурятской народности проникают в западноевропейскую литературу в
начале XVII века. По мнению Г. Хеннинга, некоторые, правда весьма туманные и
единичные, намеки о ней содержатся уже в описании Сибири голландца Исаака
Массы (1612). Более определенные данные о бурятах дают европейские источники
конца XVII и начала XVIII века. Французский иезуит Жербильон, описавший
Забайкалье, приводит несколько любопытных сведений о народах, населяющих
берега озера, в том числе и о «браттах»; о бурятах упоминает и Ф. Авриль.
Содержащиеся в книге Н. Витсена материалы об этой народности, по-видимому,
почерпнуты из труда Исбранда Идеса, известия которого являются одной из
первых более или менее обстоятельных характеристик бурят этнографического
характера. Анонимный автор книги «Наиновейшее государство Сибирь» буквально
воспроизводит характеристику нравов и обычаев бурят, описание их жилищ, одежды
и т. п., сообщенную Идесом. В частности, 20-я глава, специально посвященная
бурятам (von denen Buratten), оказывается простым
переводом соответствующего места из описания путешествия Исбранда.
Во
второй половине XVIII века ряд очень интересных данных о бурятах сообщили на
основании личных наблюдений Г. Ф. Миллер в своей «Истории Сибири», Георги,
Паллас. Путешествия Палласа, между прочим, обратили на себя внимание известного
немецкого писателя и философа Гердера, который поместил бурятскую песню .в
свой знаменитый сборник «Голоса народов», а в своем трактате «Идеи к философии
и истории», говоря о монголах, разделяя их вслед за Палласом на собственно
монголов, калмыков и бурят, посвятил последним несколько размышлений
историко-философского характера.
Все
эти данные, вкрапленные в повествования о путешествиях по Сибири, несмотря на
свою несомненную ценность, все же отличаются отрывочностью и разбросанностью.
Тем любопытнее, что в эти же годы в Германии было опубликовано специальное
сочинение о бурятах, представляющее цельную характеристику бурятской
народности, ее внешнего быта, нравов, привычек и нравственного облика, языка,
хозяйственной жизни и т. д. Таков забытый у нас трактат: «Описание бурят»
Ренье, опубликованный Мёйзелем в Аугсбурге в 1780 году.
Иоганн
Геор.г Мёйзель (1743—1820), профессор истории в г. Эрфурте, а потом в
Эрлангене (с 1779 года), известен как плодовитый компилятор и издатель конца
XVIII века, выпустивший целый ряд весьма обширных сборников, по преимуществу
исторического содержания. Главный интерес этих сборников заключается в весьма
ценных материалах, опубликованных полностью или в извлечениях, которые Мёйзель
неутомимо собирал в самых разнообразных местах; из них многие имеют значение
первоисточников и не потеряли его и поныне. Роль Мёйзеля в истории науки
правильно определил уже Вах-лер8 в книге «Handbuch der lit. Kultur» (1804, III, 314), метко назвав его
«заслуженным регистратором всего, относящегося к историческому знанию»; с этой
оценкой вполне согласуется и та, которую дает Мёйзелю его новейший биограф
Штейнмейр; по его мнению, Мёйзель получил известность не благодаря каким-либо
самостоятельным изысканиям или плодотворным идеям, оставленным им потомству,
но исключительно благодаря заботливому подбору и публикации разнородного
исторического материала. У Мёйзеля была настоящая страсть к собиранию,
систематизации и редактированию этих ,материалов, и он — надо отдать ему
справедливость — сберег для науки и старательно издал памятники, которые без
него и не сохранились бы. Один из таких сборников исторических материалов
Мёйзель выпустил в свет через год после получения им профессуры в Эрлангенском
университете. Он издан в Аугсбурге и носит название: «Статьи, служащие к
обогащению исторической науки». В этом сборнике и помещена интересующая нас
статья о бурятах.
О
том, как она попала к нему в руки, Мёйзель рассказывает в предисловии к своей
книге: оказывается, он получил ее от профессора Московского университета
Иоганна Матиаса Шадена, приехавшего в Россию в 1756 году, читавшего здесь
вплоть до самой своей смерти (в 1797 году) разнообразные философские дисциплины
и очень ценившегося своими слушателями, того самого, который вошел в историю
русской литературы как наставник Фонвизина и Карамзина, имевший большое на них
влияние.
Об
обстоятельствах и дате передачи ему рукописи Мёйзель говорит следующее: «Шестая
по счету статья сборника «Описание бурят или братских», которая, вероятно,
понравится любителям исторических материалов, прислана мне из Москвы ученым,
тамошним профессором, г. Шаденом. Она написана, как он сообщил мне при этом,
господином Ренье, швейцарцем родом, который в течение нескольких лет был
домашним учителем детей иркутского губернатора фон Бриля. Несмотря на то, что его
работа, написанная в 1774 году, не отделана со стороны своего стиля, даже
после того, как я исправил в ней много выражений, все рассказанные в ней факты,
по свидетельству профессора Шадена, совершенно соответствуют действительности.
Я сравнил их с теми известиями, которые д-р Паллас, тоже очевидец, поместил в
первой части своего собрания исторических известий о монгольских племенах
(СПб, 1776) и с удовольствием заметил, что одно свидетельство подтверждает
собою другое, что они не зависят друг от друга и рассказывают о совершенно
различных вещах, так что одно дополняет собою другое. Однако «Описание» Ренье
следовало бы рекомендовать как более обстоятельное и достоверное, так как он
провел несколько лет в стране бурят, бок о бок с главным администратором края».
Когда
написано сочинение Ренье? Мёйзель говорит, что в 1774 году, однако не замечает,
что сам автор в одном месте дает другую дату — 1769 год. Говоря о летосчислении
у бурят и приводя названия двенадцатилетий, Ренье иллюстрирует это таким
примером: «Когда пройдет период по его первому году, так, например, теперешний
1769 год носит у них название Gachay, т.
е. год свиньи и заканчивает собой один период, будущий же 1770 год начинает,
стало быть, новый период, медведя или пантеры, и так далее». Правда, на основании
этой цитаты 1769 год нельзя считать годом окончания рукописи, но лишь тем
годом, в который наблюдения и записи Ренье уже производились; это, во всяком
случае, подтверждает, что материал собирался в течение нескольких лет, о чем
говорит и Мейзель. Что касается 1774 года, то его можно было бы считать годом
завершения работы, окончательного оформления рукописи или передачи ее в Москве
профессору Шадену. Для решения этого хронологического вопроса не может служить
подспорьем и справка о том, какие годы провел фон Бриль в должности иркутского
губернатора, поскольку мы не знаем, сколько времени и когда именно Ренье прожил
в Иркутске в его семье. Иркутская летопись П. И. Пежемского указывает, что фон
Бриль прибыл в Иркутск 4 ноября 1767 года и уехал отсюда 12 апреля 1776 года,
получив назначение в Москву на должность президента мануфактур-коллегии, тем не
менее эти даты важны в том отношении, что они дают определенные хронологические
границы. Итак, Ренье, если он приехал в Иркутск вместе с фон Брилем из Петербурга,
что всего вероятнее, не мог приступить к изучению бурят ранее 1767 года и
окончил свои наблюдения не позже 1774 года. Если сопоставить полученные даты с
датами наблюдений Георги (1772) и Палласа (1774), то мы увидим, что он проводил
свои изыскания примерно в то же время, и даже несколько ранее, в конце 60-х и
начале 70-х годов XVIII века. Если принять во внимание почти полное отсутствие
материалов для бурятской истории и этнографии в этот период времени, то трактат
Ренье приобретает для нас тем больший интерес, изучение же его со стороны содержания
подтвердит его значение первостепенного исторического источника.
Сочинение
Ренье занимает около 60 страниц сборника Мёйзеля (119—180), разделено на 27
параграфов или глав, с отдельными заглавиями для каждой из них, и носит
следующее заглавие: «Описание бурят или, как зовут их русские — братских,
подвластного русским татарского народа, который без всякого сомнения происходит
от монголов и населяет сибирские местности около Красноярска, Иркутска, Химска (Himsky —
быть может Илимска?), Нерчинска, Селенгинска и Кяхты. Следует небольшое
обращение автора к читателям: «Описание этого народа, живущего в степях или
пустынных местностях, чаше всего в землянках, будет, как мне кажется, небезынтересно
любознательному читателю, так как из него он сможет узнать не только об его
идолослужении, но также преимущественно о его нравах, обычаях и привычках...
Этот народ живет в грубейшем безбожии и тем не менее любит правду. Дружба и любовь
к ближнему соблюдаются у бурят не только среди тех, кто связан между собою
узами родства или товарищества, но являются всеобщими и простираются на всех
единоплеменников. Их обычным жилищем является юрта, т. е. вырытая под землей
скверная хижина, с дымовым отверстием, устроенным вместо окна, и это жилище
является для них гораздо более приятным, чем роскошный дворец: их стены и
безлюдные местности не променяли бы они на красивейшие поместья и города. Их
скотоводческое хозяйство, которое доставляет им молоко от коров, лошадей и
коз, а также дичь составляют все их богатство, отсюда получают они не только
свою пищу, но и летнюю и зимнюю одежду. Этот народ имел бы действительное
основание считать себя счастливым, если бы стада его не уничтожали
удивительные холода и частые эпизоотии. Впрочем, что касается их религиозных
заблуждений и прочих обычаев, то я порешил не пускаться в разыскание того,
откуда они происходят: я не буду ни порицать, ни восхвалять их, но постараюсь
главным образом о том, чтобы с наибольшей точностью и беспристрастием описать
все то, что я сам видел и что я услышал из заслуживающих доверия бесед». В
этом небольшом предисловии чувствуется сын просветительского века; этнографические
интересы Ренье имеют философскую подкладку; он не прочь размышлять в духе Руссо
о преимуществах дикого состояния перед цивилизацией и даже как будто немного
склонен к наивной идеализации первобытного состояния человечества. Нужно
помнить, однако, что именно этой идее обязано рождение этнографии как науки и
постановка ряда отдельных наблюдений; образ «доброго дикаря» был необычайно
распространен в европейской литературе XVII—XVIII веков, и многочисленные
путешествия этой эпохи, особенно в южные моря, непрерывно поддерживали к нему
интерес. Ренье, таким образом, только повторял ходячие формулы своего времени.
|