Тем
не менее, он сдержал свое обещание, — быть только точным и беспристрастным и не
вдаваться в размышления по отдельным вопросам; он правильно понял свои задачи
и справился с ними вполне удовлетворительно, — в самом тексте его работы нет
уклонений в сторону от трактуемого им предмета; он повествует обстоятельно,
спокойно, как сведущий этнограф-наблюдатель; он отмечает порой и место, в
котором наблюдался тот или иной факт, и время, когда наблюдение сделано; он
всегда отмечает, был ли он сам свидетелем данного случая, если же нет, то кто
сообщил ему свой рассказ об этом. Источниками его изучений были исключительно
сами буряты; во всей работе по случайным поводам даны только две ссылки, на «Сибирскую
историю» Г. Ф. Миллера и на журнал Академии наук «Ежемесячные сочинения», да
и они, собственно, не относятся непосредственно к трактуемым им вопросам и
затрагивают более общие темы. Приходится поэтому согласиться с создателем
работы, который рекомендовал ее читателям как сочинение свежее по материалу и в
то же время достоверное и вполне надежное.
Первая
глава статьи Ренье посвящена вопросу о «Происхождении бурят»: «Не легко установить
происхождение иркутских, нерчинских, селенгинских, кяхтинских и красноярских
бурят, равно как и время, в которое они осели в названных местностях; тем не
менее можно утверждать, что они несомненно жил» здесь задолго до того, как они
стали известны русским. Некоторые русские старожилы передают, что иные из
русских крестьян были поощряемы хорошим приемом, оказанным им бурятами при
начале знакомства с ними, . к тому, чтобы поселиться у них. За достоверность
этого известия, впрочем, не ручаюсь. Несомненно, что русские подчинили себе
этот народ частью хорошими словами, частью же силою, что ясно видно из «Русской
истории» профессора Миллера. Все различные бурятские племена, несомненно,
происходят от монголов, что более чем достаточно подтверждают их образ жизни,
нравы и религиозные обряды. Главным образам происходят они от тех татаро-монголов,
которые имеют свое местожительство по эту сторону от Калганской стены (Kalganskischer Mauer) и в настоящее время
находятся в подданстве у Китая. Некогда эти буряты разделились на множество
различных племен, у которых каждое имело своего повелителя. Братские
рассказывают, что они происходят от двух братьев — Мунгала и Бурята, потомство
которых впоследствии разделилось. Мунгал вместе со своим потомством расселился
в сторону калганских, Бурят же по направлению к северу. Братские рассказывают
далее, что Бурят после разделения со своим братом взял с собою письменные
известия и, заснув, будучи в нетрезвом виде, на лужайке, выронил это писание из
своей сумки, так что съела его овца, таким образом, ничего не осталось от
этого писания, и они жили, как два совершенно самостоятельных народа.
Убежденные в этом, сжигают буряты еще и теперь, перед началом колдования, клок
овечьей шерсти, как это с большими подробностями можно узнать из § 5 нашей
работы». В этом известии, которое приводит Ренье, интересна мифическая генеалогия
бурят и типичный для подобного рода легенд эпоним — имя мифического
родоначальника, но, по существу, в нем нет ничего нового. Аналогичные предания
в XVIII веке были записаны Миллером и Георги, в начале XIX века — Ковалевским.
Миллер, например, в своем «Описании сибирского царства» заносит легенду о том,
что «Элет и Бурят были два родные брата, первый из них — предок калмыков, а
второй — бурят, что оба брата жили в пределах Западной Сибири, но вследствие
ссоры Бурят удалился на восток, к Байкалу». Есть целый ряд вариантов, позже
записанных. По одному из них родоначальником бурят был Барго-Батур, имевший
трех сыновей, которые назывались Илюта-Торогут, Бурят-Гур и Хоредой-Тайхсий.
Перед смертью Барго-Батур дал своим сыновьям завещание: «первому сыну остаться
на своей родине Амур-Дарье, второму сыну заниматься рыболовным промыслом и
жить кочевой жизнью повсеместно на востоке, наконец, третьему сыну завещал
приискать себе удобное место для скотоводства и кочевой жизни».
Не
лишен интереса приводимый Ренье вслед за приведенными словами отрывок из
бурятской космогонической легенды: «О
происхождении человека рассказывают они следующее: бог послал с небес на землю,
и именно на Тункинскую гору, сына и дочь, детей, наделенных человеческими
потребностями, где они были воспитаны свиньей (эта гора находится невдалеке от
Тункинского острога). Поэтому, буряты приносят на этой rape жертвы
и после того оставляют на ней либо убитую овцу, либо что-нибудь съестное.
Нерчинские и селенгинские бр-ат-ские утверждают, что сотворение человека имело
место на острове Ольхон, на котором будто бы еще и в настоящее время должен
сохраниться котел, в котором первые люди варили себе пищу. Остров Ольхон
находится на озере Байкал, имеет в длину около 18 верст (т. е. 2 немецких
мили) и 4—5 верст в ширину».
Небольшая
вторая глава посвящена «Бурятскому времяисчислению» — выдержка из нее была уже
приведена выше; третья трактует об их религиозных обрядах».
«О
происхождении человека, о бытии и вездесущии божием не знают они ничего или же
имеют очень ошибочные, темные и легендарные представления; столь же мало знают
они о загробной жизни и страшном суде. Когда их об этом спрашивают, они обычно
отвечают: «Сами мы там не были, а из мертвых еще никто не вернулся обратно, следовательно,
мы не можем знать ни местопребывания, ни состояния покойников». Они обожествляют
небо, солнце, луну, звезды, Венеру, которая на их языке называется Saloon, далее землю, воду,
огонь. Среди птиц почитают они орла и лебедя, из зверей — пантеру (Parden) и медведя; наконец,
почитают они самого черта. Жертвы, которые они приносят своим божествам, чаще
всего состоят из овец, которых они убивают и натыкают на жердь перед своей
юртой. Они имеют также своих домашних божков, как мужского, так и женского
пола, которых они мастерят из черной овечьей шерсти с лицами из черной кожи.
Этих божков вешают они на лучшие места в своих юртах, перед ними стоит
маленький столик, а на нем — две или больше латунные чашки, по своей форме
похожие на солонки, в которых время от времени жжется масло или куда до краев
наливается чай. Среди их святынь находится некое писание, сделанное их ламою на
желтой китайке, затем целый ряд медных или сделанных из алебастра изображений,
представляющих не то юного царевича, не то особу женского пола.
Последние очень заботливо обматываются до десяти
раз и больше в шелковые тряпочки и прячутся, вынимаются же очень редко и
кладутся тогда на упомянутый маленький
столик. Все приходящие в такую юрту воздают этому столику молитвенные почести, три раза преклоняясь до земли с приложенными
ко лбу руками. Подобные же почести воздают они старейшему из своих лам. Перед
дверями юрты вешают они в деревянных котелках полученных от шамана чертей,
изображенных в виде одноногих, слепых, хромых, с двумя и тремя ногами,
искалеченных человеческих фигур. Кроме того, около дверей вешают они в память
своих матери и бабушки два войлочных
лоскутка, которые ежедневно мажутся маслом, в надежде, что сами они будут
столь же богаты скотом, как и их предки. Если орел или какой-нибудь зверь убьет
птицу и кто-нибудь найдет эту добычу и съест ее, то они полагают, что такой
человек является шаманом или колдуном и что он должен лишиться рассудка;
несколько дней бегает он как сумасшедший, размахивая руками таким образом, как
будто он хочет полететь. Если случится,
что орел или лебедь пролетит над их юртой, они приносят ему молоко в
жертву, чай или то, что в данный момент
случится под руками, причем они танцуют вокруг, прыгают и скачут. Если кто-либо
из них уложит из ружья пантеру или медведя, почитающихся у них священными
животными, то они отклоняют от себя этот грех, говоря: «не я выстрелил, а
мое ружье, и оно заряжено было порохом и пулей, которые умеют приготовлять русские, но не мы».
Зато о своих священниках или ламах думают они, что те могут не только избавить их от болезней, но и
сделать счастливыми. Забайкальские буряты имеют много подобных лам, а также
школы». Следует довольно подробный рассказ о ламах и ламаизме, основанный несомненно
на личных наблюдениях.
От ламаизма естествен переход к шамаизму, которому и посвящена
вся четвертая глава («Von
denen Schamanen
oder Zauberern»). О
костюме шамана и о самом процессе камлания Ренье рассказывает следующее:
«Шаманы или колдуны, безразлично
мужчины или женщины, производят свои заклятия
следующим образом. Они становятся на важнейшее место в юрте, где специально
для этого предназначенные мальчики надевают на них соответственные одежды.
Шаманская одежда состоит из
своего рода длинного одеяния, которое
обвешано маленькими колокольчиками и железными бляхами, производящими звон и
шум. На голове носят они круглый железный обруч, с двумя маленькими рогами из
того же металла. В левой руке держат они обычно свой волшебный бубен, а в правой
— трость. Как только они разоденутся таким образом, все сидящие с обеих сторон
шаманы также берутся за свои бубны и, примешивая к ним пение, которое можно
было бы скорее назвать ревом, вызывают они умерших шаманов; сначала они совсем
тихо бьют в свои бубны, затем все сильнее и сильнее, присоединяя к ним вопли.
Тогда колдун передает другому шаману свой бубен, берет две трости длиной
приблизительно в 4 фута,
так что от земли они достают ему до груди; этими тростями, которые обвешаны
всевозможными издающими звон безделушками, бьет он по земле и вопит,
в то время как остальные продолжают
бурно барабанить и издавать отвратительные крики, затем один из них начинает
танцевать вокруг разведенного посредине юрты огня; опираясь на две трости, скачет,
и чем дольше, там все выше и выше, часто подбегает к двери юрты, с которой снят войлок, скачет долго и достаточно
высоко около нее; когда же, наконец, остальные перестают звенеть своими
бубнами, начинает он бормотать какие-то
невразумительные слова и хрипеть, так закатывает свои глаза, что в них
не видно ничего, кроме белков, носится
по юрте как одержимый, бледнеет,
барахтается, упирается, как если бы его
кто-нибудь хотел вытащить за волосы, затем выкрикивает, что ему черт показал,
какую жертву он требует, падает навзничь, совсем беснуясь
на земле, еле удерживаем другими; наконец, он
встает совершенно расстроенный и заявляет, что не знает, что с ним такое приключилось. На реке Шилке мне однажды
случилось видеть такого шамана, который во время камлания всадил себе нож в
грудь, и так глубоко, что его кончик выступил на спине; однако этот фокус он
мог произвести только со своим, но не с чужим ножом, из чего видна ловкость
этих людей в обмане. По рассказам различных людей, существуют и такие шаманы,
которые могут глотать раскаленные угли или куски железа; мне, однако, не удалось
разыскать подобных, несмотря на все приложенные усилия. И шаманы, и простые
буряты иной раз колдуют, сжигая лопатки овцы или дикой козы, по которым, как они полагают, можно узнать будущее. По их
мнению, лишь редкий человек может сделаться шаманом, и то потому, что шаманами
были его предки, и что только им дана колдовская власть. Когда кто-либо из них
посвящает себя шаманскому служению, и придет ему время сделаться шаманом, он
делает вид, что на него напала падучая болезнь и днем и ночью, подобно
сумасшедшему, бегает по лесам. Следует еще заметить, что шаманить они
предпочитают ночью и только в редких случаях делают это днем, при этом они
выглядят безобразными и поистине страшными; тот шаман с реки Шилки, который,
как замечено выше, втыкал себе в грудь нож, в особенности имел такой
отвратительный вид, что два казака, которые сопровождали меня, не могли на
него смотреть и убежали, оставив меня одного. Замечательно при этом, что шаманы
редко бывают самостоятельными, но обычно очень бедны».
|