Англичанин Д. Перри, который служил
в России при Петре I и бывал в Сибири, записал следующие рассказы о Ермаке.
Ради прокормления себя донской казак Ермак Тимофеев отправился разбойничать на
большую дорогу. В короткое время он сделался весьма славен, ибо «грабил он
только богатых, и по необыкновенному великодушию люден его ремесла, наделял
бедняков. Не умерщвлял он и не ранил ни одного человека, разве защищая только
самого себя». Неимущие стекались к нему со всех сторон. Тогда правители
послали войска для его поимки. «Узнав об этом, оставил он ту страну и, овладев
несколькими стругами, находившимися на Волге, начал разбойничать на сей реке.
Будучи снова тесним поисками, пустился он в Каспийское море и удалился на
Персидские пределы, где и прожил несколько времени под именем купца». Потом он
вернулся па Волгу для еще большего разбоя, а оттуда ушел со своей
многочисленной шайкой на Каму и решил «пробираться в восточную страну в надежде
отыскать некую необитаемую страну или по крайней мере безопасное для себя убежище».
В записках Д. Перри Ермак был изображен народным героем, напоминавшим Робин
Гуда.
Достоверные данные о начальном этапе
экспедиции сообщают фрагменты подлинных документов, сохранившиеся в составе
Погодинской летописи. Со слов посланцев Ермака Посольский приказ составил
следующую роспись пути казаков в Сибирь: «А приход Ермаков с товарищи в
Сибирскую землю с Енка на Иргизские вершины да вниз по Иргизу, а Иргнз рек пришла
в Волгу с левые стороны, а Волгою шел Ермак вверх».
Можно считать установленным, что
сибирская экспедиция началась на Яике и Иргизе. На Яике казаки устроили свои
первые «плотбища» и приготовили суда для дальнего похода. Воспользовавшись
притоками Яика, ермаковцы, преодолев переволоки, перешли на р. Большой Иргиз и
вышли па Волгу южнее Жигулей. Вероятно, там они пополнили свою флотилию
тяжелыми судами.
Русское судостроение в Поволжье, На
Дону и в Приднепровье имело многовековую традицию. Свои верфи на Волге имели
даже небольшие русские городки. На них посадские люди и казаки строили в
большом количестве речные струги. Работу начинали с того, что присматривали
неподалеку от воды большое дерево, чаще всего липу, валили и обтесывали. Затем
ствол долбили и изготовляли колоду, именовавшуюся струговой трубой. Колода служила
остовом струга. К ней с боков прибивали длинные доски—по нескольку с каждой стороны.
Длина обычного струга была 10—20 м, ширина — 2—3 м, осадка не превышала 1 м. Судно имело 6—20 загребных
весел и кормовое весло, служившее рулем.
Сохранившиеся царские грамоты к
Строгановым дают возможность составить довольно точное представление о
ермаковых стругах. Ивап IV, узнав о взятии Сибири, распорядился направить за
Урал судовую рать с подкреплением. Московские власти использовали при
подготовке похода сведения, полученные у Черкаса Александрова (роспись пути,
данные о наилучших размерах судов, которые можно было перетащить за уральские
перевалы, и пр.). Следуя советам ермаковцев, власти велели Строгановым
изготовить струги «со всем судовым запасом, которые бы подняли по двадцати
человек с запасом. Вероятно, в речной флотилии Ермака преобладали «легкие»
струги, поднимавшие 20 чел. с полным вооружением, боеприпасами и запасом
продовольствия. По самому приблизительному подсчету, они имели водоизмещение не
свыше 6—8 т.
В литературе можно встретить
подробные описания сборов вольных казаков в поход. Все эти описания относятся
к началу XVII в. Но с конца XVI в. до начала XVII в. в казацких обычаях мало
что изменилось. Французский военный инженер Г. Боплан в 30-х гг. XVII в. так
описал сборы запорожцев: «В Запорожье собирается от 5 до 6 тысяч вооруженных
казаков, искусных во всех ремеслах. По 60 человек трудятся около одного челна п
отделывают его через 15 дней, так что в две или три недели изготовляют около 80 или 100 судов; в каждом помещается
от 4 до 6 фальконетов и от 50 до 70 казаков, из которых всякий имеет саблю, две
пищали, 6 фунтов
пороха, достаточное количество пуль и квадрант, туда же кладут ядра для
фальконетов и необходимые жизненпыо припасы».
На Яике собралось несколько сотен
казаков. Они спустили на воду суда меньшие, чем те, которые были описаны Г.
Боиланом. Но приемы строительства судов были теми же. Казачьи сотни разбивались
на несколько артелей и каждая дружно работала над сооружением своего струга.
На большие струги уходило две недели, малые могли выстроить и за неделю.
На Яике казаки решили все основные
вопросы, связанные с организацией экспедиции. Собравшись на «круг», они
определили направление похода и избрали командиров. Большим атаманом выбрали
Ермака. Как видно, казаки прибывшие из Ливонии, имели большинство на «круге».
Сторонники Ивана Кольца, действовавшие до того в Поволжье, довольствовались
вторыми ролями.
Не сохранилось никаких достоверных
данных, которые позволили бы составить сколько-нибудь подробную биографию
Ермака. Различные города и волости оспаривали честь именоваться родиной
прославленного атамана. По одной версии, он происходил из городка и волости
Борок на Северной Двине, по другой — из Тотемскпх волостей Вологодского уезда,
по третьей — из строгановских вотчин на Чусовой. Все это не более чем предания.
Каждое из них пронизано поздними фольклорными мотивами.
В кратком Летописце сольвычегодского
происхождения есть следующие строки: «На Волге казаки, Ермак атаман, родом з
Двины з Борку... разбили государеву казну, оружие и порох и с тем поднялись на
Чюсовую». В летописном сборнике XVIII в. можно найти целое сказание о
происхождении Ермака, якобы написанное им самим: «О себе же Ермак известие
написал, откуды рождение его. Дед его был суздалец посадский человек, жил в лишении,
от хлебной скудости сошел в Володимер, именем его звали Афонасей Григорьевич
сын Аленин, и ту воспита двух сынов Родиона да Тимофея, и кормился извозом, и
был в найму в подводах у разбойников, на Муромском лесу пойман и сидел в
тюрьме, а оттуда бежа и з детми в
Юрьевец Поволской, умре, а дети Родион и Тимофей от скудости сошли на реку Чусовую
в вотчины Строгановы, ему породи детей: у Родиона два сына: Дмитрей да Лука; у
Тимофея дети: Гаврило да Фрол да Василей. И онной Василей был силен и велеречив
и остр, ходил у Строгановых па стругах в работе по рекам Каме и Волге, и от
той работы принял смелость, и прибрав себе дружину малую и пошел от работы на
разбой, и от них звался атаманом, прозван Ермаком, сказуется дорожной артельной
таган, по вол[ж]ски — жерновой мелнец рушной».
Приведенное «родословие» Ермака носит
вполне сказочный характер. Фольклорный мотив «разбоя» распространен в нем на
предков атамана в двух поколениях. Рассматривая имя Ермак как прозвище, авторы
«родословия» приписывали этому прозвищу совершенно чуждое ему значение —
«таган», или «жернов». Подлинное прозвище Ермака
они забыли, что и привело их к очевидной ошибке — замене имени Ермак именем
Василии. Возможно, в строгановских вотчинах XVI пли XVII в. и жил разбойник
Василий Аленин, но к Ермолаю Тимофеевичу — историческому Ермаку — он не имел
никакого отношения.
Когда литовцы взяли в плен
нескольких ратных людей из войска, напавшего на Могилев, и потребовали у них
назвать имена полковых воевод и голов, пленные не случайно назвали имя Ермака
рядом с именами других воевод. Сподвижники атамана много лет спустя вспоминали
о его долгой службе. Один из них, казак Гаврила Ильин, писал в челобитной царю
Михаилу Романову, что он, Ильин, «20 лет полевал с Ермаком в поле». Отсюда
следует, что ко времени литовского похода Ермак имел уже за плечами многолетнюю
службу в станицах в «диком поле». Слова Ильина подтвердил тюменский казак
Гаврила Иванов, проделавший с Ермаком сибирский поход, а затем «ставивший»
города Тюмень, Тобольск, Тару. В челобитье 1622—1623 гг. в Москву Иванов писал,
что служил государеву службу «в Сибири сорок два года, а прежде де того он
служил нам (царю)
на
поле двадцать лет у Ермака в станице и с иными атаманы». Приведенное
свидетельство объясняет, почему имя Ермака стало известно литовцам: после
долгой службы его знали в полках как старого боевого командира.
Ермак казаковал в «диком поле» 20
лет. Он принадлежал к плеяде пионеров, с деятельностью которых связано было
самое формирование вольного казачества на Волге и Дону.
Погодинская летопись сохранила
уникальные сведения о прозвище Ермака. В связи с первым упоминанием его имени
летописец сделал ремарку: «прозвище ему было у казаков Токмак». По-видимому,
эти сведения автор Погодинской летописи заимствовал из расспросных речей
атамана Александрова. Изучение уральского фольклора позволило Е. И. Дергачевой-Скоп
сделать вывод о том, что народная молва на Урале часто соединяла прозвища Ермак
и Токмак: «Ермак вовсе не спокойный камень: плывешь бывало мимо нево н
крикнешь: „Ермак, Ермак!". А камень и отгаркнется, дескать, верно,:
„Токмак, Токмак." Ермака и так звали и этак...». В разных говорах слово
«токмак» имело различные значения. По Далю, «токмачить» — значит «толочь»,
«толкать», «бить», «колотить». Словом «токмач» обозначили также пест, «бабу»
для трамбовки земли и пр. В прозвище атамана заключался намек на его
недюжинную физическую силу. Что же касается имени Ермак, то его следует
рассматривать не как прозвище, а как сокращение полного имени Ермолай.
Поздние портреты Ермака, которые
хранятся в Тобольском музее, недостоверны. Большего внимания заслуживает
описание внешности Ермака в сочинениях С. Ремезова: Ермак «бе бо велми
мужествен, и разумен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доводе,
плосколиц, черн брадою и власы прикудряв, возраст средней, и плоск и плечист».
Сибирские летописи, Синодик и
некоторые другие документы позволяют с полной достоверностью установить круг
соратников Ермака, возглавивших вместе с ним сибирскую экспедицию. Следуя
народной традиции и казачьим «сказам», С. Ремезов записал следующие сведения
па вставные (кунгурские) листы «Истории»: «Было у Ермака два сверстника: Иван
Колцев, Иван Гроза, Богдан Брязга и выборных есаулов 4 человека». Истолкование
приведенного текста вызывает некоторые затруднения. После указания на «двух
сверстников» Ермака автор называет
три имени. Отмеченное противоречие, видимо, объясняется тем, что в глазах С.
Ремезова Иван Кольцо и Иван Гроза — одно и то же лицо. В Сибири было широко
распространено предание о том, что Ермак после разгрома Кучума послал в Москву «атамана казака
Грозу Ивановича». Согласно «Истории» С. Ремезова, в Москву ездил атаман Иван
Кольцо.
Фрагменты из «архива» Ермака, а
также подлинные вкладные книги Чудова монастыря 1586 г. неопровержимо
доказывают, что с вестью о победе в Москву приезжал Черкас Александров.
Атаман Иван Кольцо был в самом деле «сверстником», т.е.
главным помощником Ермака в сибирском походе. Ермак никак не мог послать его к
царю с «сеунчом», потому что почетную миссию подобного рода поручали обычно
молодым людям, а не старшим командирам.
Чудовские документы 1586 г. выделили из дюжины
«сибирских казаков» двух атаманов: Ивана Черкаса Александрова и Савву Сазонова
сына Волдырю. Однако было бы неверно считать на этом основании, будто названные
лица в самом деле были атаманами и возглавляли сотни в войске Ермака. Монахи
Чудова монастыря выделили Ч. Александрова и С. Волдырю как руководителей
сибирского посольства в Москве, и не более того. Примечательно, что по
возвращении ермаковцев в Сибири их командиром стал старый атаман М. Мещеряк, а
не Ч. Александров.
С. Ремезов называл вторым
«сверстником» Ермака Богдана Брязгу, опираясь в этом случае на сведения, почерпнутые
из «сказа» о его ясашном походе на Обь. Однако в «сказе» он был назван не
атаманом, а лишь пятидесятником. Всего точнее чин Б. Брязги определяли
документы из «архива» Ермака: «есаул казачей имянем Брюзга». Приведенные данные
позволяют исправить неточность, допущенную С. Ремезовым. В качестве есаула Б.
Брязга не мог быть «сверстником» Ермака.
Главными руководителями похода были
помимо Ермака и Ивана Кольца выборные атаманы. К числу их бесспорно
принадлежал Матвей Мещеряк, имя которого много раз упоминается в сибирских
летописях. В Синодике ермаковым казакам фигурирует «отоман Никита Пан». О его
деяниях рассказывает также Строгановская летопись. Никита Пан хорошо известен
как сподвижник Ивана Кольца. Труднее решить вопрос об атаманском чине Якова
Михайлова. Сведения о нем содержатся лишь в Строгановской летописи. В раннем
Синодике его имя не фигурирует.
Примечательно, что в руководстве
сибирской экспедиции были пропорционально представлены как ермаковцы (М.
Мещеряк, Я. Михайлов, Б. Брязга, Ч. Александров), так и «воровские» казаки (И.
Кольцо, Н. Пан, С. Волдыря). Тот же принцип равнопредставительства соблюдался
и в дальнейшем. Например, миссию в Москву возглавили двое лиц — от обеих
половин войска.
Имена рядовых участников сибирской
экспедиции можно найти в Синодике и во вкладных книгах Чудова монастыря 1586 г. В последних названы
следующие «сибирские казаки»: Иван Михайлов сын Шуянин, Афанасий Абросимов сын
Темниковец, Григорий Мартемьянов сын Пережегин, Михайло Григорьев, Тарх
Казарин, Юрий Леонтьев, Федор Антропов. Казак Феофилакт упомянут в том же
источнике как погибший в Сибири.
Казак Иев Вышата
вернулся из экспедиции совсем больным: за 6 руб. его постригли и устроили в
келье больничной в Чудове монастыре. В начале XVII в. в составе тобольской «старой
сотни» числились атаман Гаврила Ильин, пятидесятники и десятники Остатка
Антонов, Ивашка Лукьянов, Ларка Сысоев, Дружина Васильев, Фомка Бородин, Пашка
Ерофеев. Некоторые из этих «старых казаков», по их словам, служили в Сибири с
самого «ермакова взятия». В более поздних документах упоминаются другие участники
сибирской экспедиции — казаки Алфер Заворохин, Алексей Галкин, Семен Шемелин. О
последнем ого внук Ульян Кузьмин сообщил в
челобитной царю, что тот служил «из давних лет, а пришел в Сибирь с атаманьями
с Ермаком Тимофеевым с товарыщи, в казаках, и Сибирь тебе, государю, очистил и
кровью своею взял за саблею».
Обычно московские власти именовали
Ермака и его сотоварищей «волжскими казаками». Но надо иметь в виду, что
вольные казаки на разных реках тогда еще не обособились друг от друга в виде
«войска Донского», «войска Яицкого» н пр. По случаю разгрома посольства В.
Пелепелицына дьяки произвели дознание и установили, что вместе с Иваном Кольцом
на Волге орудовали казаки из самых разных мест. То «беглые казаки,— заявляли
царские дипломаты в Ногайской Орде в 1582 г.,— которые, бегая от нас, живут на
Тереке и на море на Яике и на Волге, казаки донские, пришел с Дону, своровали и
наших детей боярских (Пелепелнцына),а
их (ногайских)
послов перебили».
Вместе с Иваном Кольцом многие из перечисленных выше казаков присоединились
вскоре к Ермаку.
Итак, помимо волжских и яицких
казаков в первой сибирской экспедиции участвовали также казаки с Дона и Терека.
Прозвища казаков указывали на их самое различное этническое происхождение:
Черкас и Пап (выходцы из украинских или польских земель), Шуянин (из Шуи),
Темниковец (из Темникова), Мещеряк (с Мещеры), Волдыря (так в степях называли
людей, родившихся от смешанных браков между русскими и татарами).
Клички давали некоторое
представление о прошлом казаков, об их личных особенностях. О казаке Грише
Ясыре известно, что он служил конную службу «с Ермаком вместе». «Ясырем» в
Крыму называли пленных невольников. Немало русских людей прошли через татарский
плен, прежде чем стали вольными казаками.
Прозвище есаула Богдана Брязги
передано в различных источниках по-разному. Брюзгой называли ворчливых людей и
бранчуг или мастеров выругаться. Слово же «брязга» имело иной смысл. В Нижнем
Поволжье его употребляли в значении «бить», «хлестать»; «давать оплеуху». В
Синодике ермаковым казакам упомянуты Иван Карчига и Окул. Иван был, скорее
всего, новгородцем. В новгородском говоре «карчига» означало «хрипун». Слово
«окул» употреблялось в некоторых говорах со значением «продувной». Среди казацкой
вольницы хлесткое слово было, как видно, в большом ходу.
В казацком войске царили
демократические порядки. В течение всей экспедиции все самые ответственные решения
Ермак и выборные атаманы принимали «с совета» и «по приговору» всего
«товарства». Примечательно, что в своих воспоминаниях — «сказах» — ветераны
похода неизменно говорили о «Ермаке с дружной» и ни разу не сложили ему отдельной
похвалы. Эта особенность «сказов» передалась ранним сибирским летописям, как бы
растворявшим образ Ермака в действиях всего казачьего отряда. Для казаков
Ермак был одним из равных.
Итак, после обсуждения войсковой
круг принял решение о направлении похода. Собравшиеся на Яике казаки могли,
как обычно, либо двинуться па Каспийское море к персидским берегам, либо
спуститься по Дону на Азовское море и напасть на крымские и турецкие берега.
Но в конце концов они избрали иные цели. После поражения в Ливонской войне Москва
старалась сохранить мир на южных рубежах любой ценой. Напав на Крым либо Персию,
казаки рисковали навлечь на себя гнев грозного царя. Ермак и его товарищи
решили совершить поход в пределы Сибири. Такое решение, по-видимому, носило
компромиссный характер. Служилые казаки, составившие большинство на казачьем
«круге», не желали ссориться с московскими властями. «Воровские» же казаки,
поставленные царским указом вне закона, стремились уйти подальше от тех мест,
которые все больше попадали под контроль государевых воевод. Эти устремления
отчасти явились отражением нараставшего конфликта между крепостническим
государством и вольной казацкой окраиной, вылившегося спустя два десятилетия в
Крестьянскую войну.
|