Строгановский летописец использовал
для пополнения протографа иные источники. Он ввел описание ночи перед битвой 23
октября и дополнил картину боя деталями из так называемой Повести 1626 г.:
Текстологический анализ позволяет
обнаружить, что и автор Строгановской летописи, а С.
Еспиов механически переписывали большие отрывки из имевшегося под руками
общего источника, дополняя его вставками из различных сказаний, летописей и
хронографов.
Текстуальные совпадения двух
летописных редакций дают возможность довольно точно реконструировать их
протограф — ту более раннюю Тобольскую летопись, которую использовали и С.
Есппов и строгановский придворный летописец. Ранняя летопись содержала тексты
о царях Сибирской земли от Чингисхана до Кучума (Сибирские летописи, с. 17—19;
113—114), о прибытии Ермака на Туру и пленении Таузака (с. 16, 126), строительстве
татарами засеки под Кашлыком, взятии казаками меда в улусе Карачи, вступлении в
городок Атык-Мурзы (с. 19, 20, 126-128); о битве 23 октября, бегстве Кучума и
вступлении Ермака в Кашлык 26 октября; о помощи от Боя-ра (с. 20—26, 127—134),
взятии в плен Маметкула, появлении Сейдяка и занятии казаками городов (с.
27—29, 138—142); о прибытии воеводы Семена Волховского (с. 31, 142), гибели
Ивапа Кольца (с. 33, 144), осаде Кашлыка Карачей и гибели Ермака 5 августа (с,
35—38, 147—149); о походе Ивана Мансурова, постройке пм Обского городка и
осаде острога остяками (с. 40, 151), об излиянии божьей благодати па Сибирскую
землю (с. 44, 162).
В описании главных событий сибирской
экспедиции автор ранней Тобольской летописи следовал второй редакции Синодика
ермаковым казакам, совпадавшей в некоторых пунктах с «Кратким описанием о
земле Сибирской». Он нарисовал красочпую картину четырех крупных сражений,
будто бы предшествовавших падению Кашлыка.
Автор летописи, послужившей общим
источником для Есиповской и Строгановской летописей, пересмотрел показания
очевидцев в пользу поздней версии также и в другом решающем пункте — в
рассказе о гибели Ермака.
Синодик, основанный на показаниях
очевидцев, засвидетельствовал, что казаки, подвергшись нападению, бежали с
поля боя. Автор ранней Тобольской летописи стал утверждать, вопреки показанию
очевидцев, будто в последней стычке
отряд Ермака был поголовно истреблен.
Ранняя Тобольская летопись
подверглась литературной обработке, попав в руки С. Есипова и неизвестного
автора Строгановской летописи.
Последний дополнил ее текст, сделав
заимствования из упомянутой выше Повести 1626 г., посвященной событиям Смутного
времени. Текстовые сопоставления показывают, что почти все развернутые
описания боев ермаковой дружины, которыми строгановский летописец дополнил
раннюю Тобольскую летопись, близки, часто дословно следуют описаниям этой
знаменитой повести.
Можно заметить совершенно различную
манеру переработки текста у С. Есипова и автора Строгановской летописи. Если
первый механически переписывает большие отрывки текста, то второй в аналогичной
ситуации непременно видоизменяет текст. Замечательно, что автор Строгановской
летописи дополнил раннюю Тобольскую летопись картинами природы, набросанными
яркими штрихами и весьма сходными с аналогичными картинами Повести.
Отметив факт «поразительного
сходства в обоих произведениях картин природы, столь редких вообще в московской
письменности», С. Ф. Платонов указал на невозможность в этом случае установить
простое заимствование. «Напротив,— писал он,— неизбежно следует признать однородность
творчества».
Отметим еще один факт, который может
иметь значение существенного аргумента. Последние строки летописи и
заключительные вирши Повести совпадают:
В своих ранних работах С. Ф.
Платонов обстоятельно доказывал, что автором Повести 1626 г. был князь II.
Катырев-Ростовский. Открытие текстуальных совпадений в Повести и Строгановской
летописи заставило его отказаться от такой атрибуции. С. Ф. Платонов оставил
открытым вопрос о возможном авторе двух сходных сочинений.
Еще А. Н. Попов считал автором
Повести 1626 г.
Сергея Кубасова Ученица С. Ф. Платонова — А. М. Ставрович приняла эту точку
зрения и попыталась доказать, что тобольский сын боярский С. Кубасов был
автором как Повести, так и Строгановской летописи. Однако С. Ф. Платонов не
согласился с нею, высказав веские сомнения. В доводах А. М. Ставрович имеется
очевидная хронологическая несообразность. Автор Повести 1626 г. описал события
Смутного времени как очевидец. Следовательно, его сознательная жизнь протекала
в первой половине XVII в. А между тем все известные факты биографии С.
Кубасова относятся к 60—90-м гг. XVII в., иначе говоря он жил во второй
половине.
Недавно М. В. Кукушкиной удалось
разыскать новый список Повести 1626
г., заканчивающийся указанием на то, что «изложена бысть
сия книжица летописная многогрешным в человецех Семеном Шаховским». По мнению
М. В. Кукушкиной, найденная запись окончательно разрешает вопросы, связанные с
атрибуцией произведения. Тем не менее представляется, что находка нового
списка не устраняет всех сомнений. Творчество С. Шаховского ждет своего
исследователя. Известны две повести С. Шаховского (о царевиче Дмитрии и о
Григории Отрепьеве), которые имеют много текстовых аналогий и совпадений с
Повестью 1626 г.,
но отличаются от последней богословской риторикой и стилем. Нетрудно заметить,
что описания природы, общие для Повести 1626 г. и Строгановской летописи, мало напоминают
стиль сочинений, бесспорно принадлежащих перу С. Шаховского.
Что касается биографических данных о
С. Шаховском, они допускают возможность его участия в работе над сибирскими
летописями. В первый раз князь С. Шаховской попал в ссылку в Тобольск в 7130
(1621—1622) г. Как раз в то время в Тобольске но распоряжению Киприана велись
работы по составлению Синодика ермаковым казакам и, может быть, ранней
Тобольской летописи. То, что между Киприаном и князем С. Шаховским сразу
возникли определенные отношения, можно считать доказанным фактом. В
соответствии с литературными нравами времени князь обратился к архиепископу с
обширным посланием, называя Киприана «великий господине мой учитель».
В своих записках С. Шаховской утверждал,
что, попав в Тобольск в 7130
г. он был «того же году пожалован, взят к Москве».
Второй раз С. Шаховской оказался в Сибири между 1628 и 1632 гг.: в
автобиографии он упомянул о службе в Енисейске в 1628 г. и возвращении в
Москву в 1632 г.
При этом писатель ни словом не обмолвился о своей повой опале. Сибирская Книга
записная позволяет восполнить этот пробел. В ней зафиксировано, что «в тех же
годах был в Тобольску с Москвы в ссылке... князь Семен Харя (прозвище писателя) да князь Иван Шаховские».
Население Сибири было
немногочисленным, и собственная летописная традиция только начинала
складываться. С. Шаховской был заметной фигурой, и тобольские церковники могли
обратиться к нему за помощью в своих литературных начинаниях. Такое предположение
вполне правдоподобно. Однако пока нет никаких строгих доказательств причастности
писателя к составлению и редактированию киприановского Синодика либо к работе
над ранней Тобольской летописью.
На склоне лет, в 1647 — 1648 гг., С.
Шаховскому довелось провести около двух лет в Соли Вычегодской — резиденции
семьи Строгановых. Можно отметить одно многозначительное совпадение. Как раз в
30—40-х гг. XVII в. Строгановы проявляли исключительный интерес к своим
фамильным архивам. Они свезли в Соль Вычегодскую все документы, хранившиеся в
их пермских, московских, калужских и прочих вотчинных архивах, и провели
большую работу по упорядочению собранных фондов. Каждый документ был снабжен ярлыком,
в котором указывались дата его составления, наличие печати и подписей. «Позже,
во второй половине XVII в.,— пишет А. А. Введенский,— мы уже не замечаем такой
тщательности в работе строгановских архивистов». Конечно, отмеченное
совпадение могло иметь и случайный характер.
Существенное значение для атрибуции
Строгановской летописи имеют палеографические данные. В свое время Л. И.
Андреев отнес строгановскую рукопись (ГПБ, поступления 1939 г., № 13, скоропись XVII
в.) ко второй половине XVII в. на том основании, что ее филиграни можно
примерно датировать 30—50-ми гг. XVII в. и дажо 1660 г. А. А. Введенский
оспорил его наблюдения и сделал вывод, что водяной знак Строгановской летописи
— кувшинчик с двумя ручками и литеры RC
— тояедествен
филиграням деловых грамот из Строгановского архива за 1610—1621 гг. «Если от
выхода бумаги с фабрики до написания на ней текста в среднем проходит 25 лет,—
писал А. А. Введенский,— то Строгановская летопись по филиграням может быть
датирована 30—40-ми годами XVII в.». В. И. Сергеев установил полную тождественность
водяного знака Строгановской летописи и филиграни печатной Трефологии 1636—1637
гг.
Итак, палеографические данные
свидетельствуют в пользу предположения о сравнительно раннем происхождении
Строгановской летописи. Они ведут к 30-м гг. XVII в., а не к 1647—1648 гг.
(времени предполагаемой работы С.
Шаховского над Строгановской летописью).
Подтверждение или опровержение
гипотезы об участии С. Шаховского в составлении Строгановской летописи
зависит от правильной атрибуции Повести 1626 г., что может быть решено лишь при
рассмотрении всего комплекса источников по истории Смуты. Подобная задача,
однако, выходит далеко за рамки настоящего исследования.
Весьма интересным представляется
вопрос о соотношении Строгановской летописи с другими сибирскими памятниками.
Схема сибирского летописания, разработанная С. В. Бахрушиным, сохраняет свое
значение до сих пор, хотя некоторые ее пункты и нуждаются в уточнении. С. В.
Бахрушин считал, что «в основе трех известных нам древнейших памятников
Сибирской истории — „Синодика", „Строгановской" и „Есиповской"
летописей — лежит один и тот же первоисточник», то «Написание», которое
принесли казаки Киприану, когда он пожелал узнать от них, «како приидоша в
Сибирь». С. В. Бахрушин высказал предположение, что Казачье написание возникло
не позднее конца XVI в. Однако это предположение не подтверждается фактами.
Казачье написание, или «списки»,
были записью воспоминаний тобольских ветеранов. Они, по точному указанию
источника, содержали прежде всего имена ермаковцев, погибших во время
сибирского похода. Отсюда следует, что казаки составили Написание по заказу Киприана,
распорядившегося составить поминальный список ермаковцев. Иначе говоря, запись
«речей» ветеранов была осуществлена не в конце XVI в., а в начале 20-х гг. XVII
в. С. В. Бахрушин отверг мнение, согласно которому составители Есиповской и
Строгановской летописей воспользовались Синодиком, расширив и пополнив его
текст. Один из главных аргументов исследователя сводился к тому, что «в
синодике есть неудачные сокращения общего текста (Синодика и летописей) и неувязки, которых нет в
летописях», в частности, в рассказе о послах Карачи к Ермаку фраза: «Ермак, по
совету своего товарства, повериша их нечестивому и безверному шерстованью и...
опустиша» — грамматически неправильна, и в ней к подлежащему в единственном
числе очень нескладно присоединены два сказуемых во множественном. В своих
текстологических построениях С. В. Бахрушин использовал лишь тот список
Синодика, который сохранился в составе Есииовской летописи 1636 г. и представлял, как
установлено выше, вторую редакцию. Введение в научный оборот Синодика ранней
редакции существенно меняет картину.
Согласно этой редакции, текст,
указанный С. В. Бахрушиным, не содержал ссылки на имя Ермака («И по приговору
всего товарства, а повериша их нечестивому безверному шерствованию»). Обращение
к раннему тексту полностью устраняет
несогласование, отмеченное С. В. Бахрушиным.
Итак, «списки» (или Казачье
написание) легли в основу Синодика, составленного в стенах Тобольского
архиепископского дома. Там же возникла и ранняя Тобольская летопись. Авторы
ее, по-видимому, не ограничились тем, что расширили текст Синодика. Они имели
возможность обратиться за новыми сведениями к тем же самым ветеранам похода.
Произведя параллельное сличение
списка Синодика 1636 г.
и летописей, С. В. Бахрушин доказал, что из двух редакций летописей — Есииовской
и Строгановской — последняя ближе к
тексту Синодика.
В ряде случаев Строгановский
летописец более точно воспроизвел также и текст ранней Тобольской летописи.
Например, придворный летописец Строгановых, работавший в Соли Вычегодской,
по-видимому, сохранил заголовок ранней летописи, имевший явно тобольское
происхождение: «О взятии
Сибирский земли
како благочестивому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии
подарова бог Сибирское
государство облада-ти...
и како просвети бог Сибирскую землю святым крещением и утверди в ней святительский
престол архиепископию». Заголовок ранней летописи возник, как видно, еще до
того, как Москва санкционировала поминание Ермака в 1636 г. По этой причине одна
из первых исторических повестей, посвященных прославленному покорителю Сибири,
не называла его имени в заглавии. Не упоминала она также и имени Строгановых —
по той причине, что концепция тобольского летописца попросту не оставляла
места для этого. Сам бог призвал Ермака для очищения Сибирской земли от
язычества, основание архиепископства увенчало дело, начатое казаками.
|