Строгановский летописец в угоду своим покровителям заменил концепцию «призвания богом» прагматической концепцией призвания Ермака Строгановыми. Именно Строгановы послали «писания и дары» к волжским казакам, вызвали их на Урал, снабдили оружием и припасами и послали на Кучума. Именно их «промыслом» совершилось «очищение» всей Сибирской земли. Трудившийся в Соли Вычегодской летописец, однако, не привел заголовок в соответствие с выдвинутой им новой концепцией. По иронии судьбы имена Ермака и Строгановых так и не попали в заголовок Строгановской летописи.
Историки различным образом оценивали характер и степень достоверности летописи, составленной при дворе Строгановых. Так, С. В. Бахрушин, дав уничтожающую оценку сочинению С. Есипова, находил в приемах изложения строгановского летописца некую научность. Совсем иначе оценивал Строгановскую летопись А. И. Андреев, рассматривая ее как ранний образец того сочинительства по истории Сибири, которое стало процветать в конце XVII в.
Значение Строгановской летописи определялось в первую очередь тем, что ее автор широко использовал раннюю Тобольскую летопись, а также подлинные документы архива Строгановых в Соли Вычегодской. Можно установить, однако, что придворный летописец во многих случаях подверг имевшийся у него материал тенденциозной обработке.
Стремясь возвеличить Строгановых и проводя мысль о службе Ермака пермским вотчинникам, летописец сочинил версию о том, что казаки сообщили о победе над Кучумом прежде всего своим «хозяевам», а те возвестили «вся но ряду царю». Царь Иван IV, утверждал придворный историограф Строгановых, на радостях будто бы осыпал их своими милостями «за их службу и раденье». Старшему Строганову — Семену — будто бы «пожаловал городы Солью Большею, еже есть на Волге, и Солью Малою и грамоту свою царскую на те места Семену Строганову пожаловал». Сведения о донесениях Ермака Строгановым и царской жалованной грамоте носят недостоверный характер.
В Есиповской летописи события описаны в их естественной последовательности: взяв Кашлык, казаки тотчас послали гонцов в Москву, позже пленили Маметкула и совершили поход за ясаком. Составитель же Строгановской летописи сознательно перепутал последовательность событий и стал доказывать, будто казаки пленили Маметкула и лишь затем послали донесение Строгановым и царю о взятии Сибири.
В Строгановской летописи сведения об отписках Ермака Строгановым и царской жалованной грамоте на Соль Большую и Соль Малую носят характер неуместной вставки. Они помещены в главу с заголовком: «О буйстве и храбрости Ермакове и о взятии Назыма града и о убиении Никиты Пана, волскаго атамана с его дружиною». В Есиповской летописи рассказ о гонцах на Русь изложен под соответствующим заголовком: «О послании ко царю к Москве с сеунчем».
По сравнению со Строгановской летописью сочинение С. Есипова имело свои отличительные черты. В конце своего труда тобольский архиепископский дьяк сообщал, что он не только списал краткую летопись, составленную до него, по и дополнил ее на основании рассказов очевидцев: «Ино ж от достоверных муж испытах, иже очима своими видеша и быша (в Сибири) в те лета». Дополнения С. Есипова (а их можно выделить, поскольку они отсутствуют как в протографе, так и в Строгановской летописи) проливают некоторый свет на вопрос, чьими показаниями пользовался летописец. Он подробно описал посылку Ермаком «сеунчем атамана и казаков» с отпиской в Москву, царское жалованье посланцам «деньгами и сукнами», торжественную встречу, которой царь Федор удостоил в Москве пленного Маметкула, жаловапье «деньгами и кормом и выходными сукнами» тем, кто привез Маметкула. Ермак послал в Москву Черкаса Александрова и 25 казаков. Они вернулись в Сибирь уже после гибели Ермака. Вероятно, от этих участников первого посольства Ермака к Ивану IV С. Есипов и узнал подробности, приведенные выше. Тобольские документы упоминают о службе атамана Ивана Александрова в Тобольске еще в 1638 г. Сомнительно, чтобы в небольшом сибирском городе служили разом два казачьих атамана по имени Иван Александров. Если же верно то, что знаменитый сподвижник Ермака был жив в момент работы С. Есипова над летописью, тогда допустимо предположение, что именно он служил источником информации для местного летописца. Черкас Александров и его товарищи вернулись в Сибирь с воеводой В. Сукиным. Соответственно в летописи С. Есипова находим данные о походе в Сибирь В. Сукина и основании им Тюмени.
В Строгановской летоппси подобные данные отсутствуют. Эта летопись повествует, будто Данила Чулков, явившийся на Иртыш, нашел Кашлык пустым и построил на его месте Тобольск. С. Есипов более точен. По его словам, Д. Чулков основал городок «в 15 поприщах» от Кашлыка, где находился сибирский «царь» Сеид-хан со своим двором. Тобольский летописец приводит далее сведения о захвате Сеид-Хана на пиру в избе тобольского воеводы и о разгроме его свиты в 600 чел. Скорее всего и эти подробности С. Есипов узнал от Ч. Александрова и тобольских ветеранов, служивших в Тобольске с Д. Чулковым.
Начиная с лета 1383 г. но весну 1586 г. Ч. Александров и 25 других ермаковцев находились в Москве. В изложении сибирских событий этого периода С. Есипов следовал протографу и не внес никаких уточнений в краткие известия о походе казаков к Назыму на Обь, оо избиении всех казаков на Вагае и пр.
В литературе давно поставлен вопрос об «архиве» Ермака. В. И. Сергеев принял на веру сообщение «кунгурских» статей из «Истории» С. Ремезова о наличии в войске Ермака «полковых писарей»: «Видимо,—пишет В. И. Сергеев,— можно говорить о какой-то „канцелярии" в дружине Ермака». В полном соответствии с канцелярской практикой, казаки, по мнению В. И. Сергеева, все свои грамоты составляли непременно в двух экземплярах. Беловики были отосланы адресатам, а черновые «отпуски» «оставались в казачьей среде и в какой-то части были, видимо, принесены в 1622 г. Киприану. Это-то „Написание", очевидно, и явилось для него основанием к составлению синодика...». Отписки Ермака к Строгановым, но утверждению В. И. Сергеева, хранились в вотчинном архиве Строгановых, откуда были извлечены и использованы летописцем. Поскольку архив сохранился и в нем невозможно отыскать никаких следов «отписок Ермака», В. И. Сергеев выдвинул еще одну гипотезу: «Документы о походе Ермака в середине XVIII в. собирал управляющий имением Строгановых П. С. Икосов... Не потому ли в архиве Строгановых и пет этих материалов?».
Предположение о существовании казачьей «канцелярии», о составлении документов в двух экземплярах н как следствие — о сохранности двух параллельных архивов Ермака в XVII в.— полностью противоречит всему, что мы знаем о вольных казаках, об их образе жизни и трудной борьбе в Сибири. Казачьи отписки не могли сохраниться в Тобольске, основанном через два года после бегства казаков из Сибири.
В связи с поисками «архива» Ермака особого внимания заслуживает Погодинская летопись (ГИБ, ОР, Погод, собр., № 1604). Археографическая комиссия издала ее в качестве вторичной редакции Есиповской летописи. Подобная классификация не подвергалась сомнению в трудах С. В. Бахрушина и А. И. Андреева. В археографическом обзоре списков сибирских летописей II. А. Дворецкая отметила, что эта летопись представляет собой «сокращенное изложение основной редакции Повести С. Есипова, с присоединением сведений из других, не дошедших до нас источников». Е. И. Дергачева-Скоп назвала Погодинскую летопись одним из примеров «сокращения Есиповской летописи и переработки ее в 50—70-е годы XVII века». Е. К. Ромодановская в специальном исследовании о раннем сибирском летописании рассматривала Погодинскую Летопись как одну из редакций Есиповской. В дальнейшем она изменила взгляд на соотношение названных летописей и сделала вывод о первичности Погодинской летописи. Окончательное мнение Е. К. Ромодановской сводится к тому, что «казак Черкас Александров мог быть официальным историографом дружины Ермака, а Погодинскому летописцу... стоило бы называться „Летописью Черкаса Александрова"».
Погодинская летопись занимает строго определенное место в той системе сибирского летописания, которая была выработана в итоге многолетних исследований дореволюционных и советских историков. Признание первичности Погодинской летописи начисто разрушает эту систему. Упустив из виду этот момент, Е. К. Ромодановская ограничилась частными текстологическими наблюдениями. С. Есипов положил в основу своего сочинения раннюю Тобольскую летопись, дополнив ее вставками из Хронографа 1512 г. Погодинская летопись воспроизвела текст Есиповской летописи вместе с указанными вставками, причем, и текст и вставки в ряде случаев даны с некоторыми сокращениями. Иначе говоря, Погодинская летопись никак не могла появиться раньше Есиповской.
Палеографические наблюдения над рукописью Погодинской летописи подтверждают предположение о ее позднем происхождении. Водяной знак рукописи (двуглавый орел с коронами) имеет черты сходства с филигранью (двуглавый орел без короны) киевского издания 1692 г. (ГИМ, ОПИ, Собр. Щапова, № 293).
Погодинская летопись давно обратила на себя внимание уникальными сведениями, отсутствующими как в Есиповской летописи, так и в любой другой сибирской летописи. Для атрибуции памятника эти сведения имеют первостепенное значение. Прямые ссылки погодинского летописца на использованные или знакомые ему источники выдают в нем не казака, а, скорее, образованного книжника. Говоря о том, что Чингисхан происходил из простых людей и именовался Темир-Аксаком, летописец отметил: «Пишет про то инде в московских летописцех». Высказывание подобного рода невозможно приписать Черкасу Александрову пли любому другому участнику похода Ермака.
Весьма примечателен самый характер дополнительных сведений, приведенных в Погодинской летописи. Они ничем не напоминают запись личных наблюдений очевидцев. Но им чужды также и летописные штампы. По своему стилю погодинские дополнения как две капли воды походят на выдержки из деловых документов. Примером может служить воспроизведенная летописцем роспись отряда, посланного из Москвы в помощь Ермаку: «Государь послал воевод своих князя Семена Волконского да голов Ивана Киреева да Ивана Васильева Глухова, а с ними казанских и свияжских стрельцов сто человек, да пермич и вятчан сто человек и иных ратных людей 100 человек». Приведенная запись очень напоминает выдержку из разрядных книг. Сибирские летописцы сообщали, что у С. Волховского в походе был только один помощник — голова И. Глухов, а С. Ремезов утверждал, будто его отряд насчитывал 500 чел. Подлинные царские грамоты, однако, подтверждают достоверность погодинского Разряда. В 1584 г. царь Иван IV велел Строгановым готовить «под рать» Семена Волховского, Ивана Киреева и Ивана Глухова 15 стругов, каждый из которых должен был поднять по 20 чел. с запасом. Итак, С. Волховский в самом деле имел отряд в 300 чел., а его главным помощником в походе был голова И. Киреев, в полном соответствии с погодинскими данными.
В Погодинской летописи имеется прямое указание на использование автором приказных документов. «Три сына у Кучума,— записал летописец,— ... а как оне взяты, тому письмо есть в Посольском приказе...». Как известно, именно Посольский приказ ведал Сибирью после присоединения ее к России. Неудивительно, что там автор Погодинской летописи и нашел столбцы, составленные по случаю «сибирского взятия». Если летописец имел доступ к подобного рода архивным делам, то отсюда следует, что он либо служил в Посольском приказе, либо по крайней мере принадлежал к московскому приказному миру.
Знакомство с приказными документами определило как редкую осведомленность автора Погодинской летописи, так и его специфические ошибки, имеющие весьма существенное значение для атрибуции памятника. По-видимому, в приказных документах летописец нашел указания на то, что Ермак послал к царю с «сеунчем» — вестью о победе казака Ч. Александрова. Далее он сделал выписку с обозначением пути из Зауралья и тут же сослался на то, что этим путем пришел из Сибири Ч. Александров. Документы не оставляли сомнений в том, что посланец Ермака не имел атаманского чина. Трижды упомянул автор о нем а каждый раз называл не иначе, как «казак Черкас Александров». По Есиповской летописи, Ермак прислал в Москву некоего атамана. Составитель Погодинской летописи не сумел оценить противоречивые показания своих источников и механически соединил их. Списав текст Есиповской летописи, он осложнил его неловкой вставкой (вставка выделена квадратными скобками): «Ермак с товарыщи послаша к государю... к Москве с сеуньчем атамана и казаков [тут же послан был казак Черкас Александров]». Так, под пером летописца главным «сеунщиком» Ермака стал не Ч. Александров, а некий не названный по имени атаман. Ошибка повлекла за собой дальнейшие недоразумения.
|