Причастность Максима Строганова к
организации похода подтверждается разнообразными источниками, как письменными,
так и вещественными. Он был владельцем самых дальних восточных земель на
Чусовой, которые подвергались наибольшему разорению при любом нападении из-за
Урала. Это и побуждало Максима деятельнее всех хлопотать о приглашении вольных
казаков и снаряжении экспедиции против зауральских манси и Кучума.
В XVII в. строгановский придворный
историограф пытался доказать, что Сибирь была взята «промыслом и раденьем»
Строгановых. Он выдвинул множество доводов, призванных возвеличить роль его
хозяев в покорении Сибири. Анализируя источники XVII в., историки всегда
уделяли первостепенное значение Строгановской летописи. Осведомленность ее автора
в самом деле не подлежит сомнению, поскольку он широко использовал материалы фамильного
архива пермских солепромышленников.
Строгановский летописец указал на 1
сентября 1581 г.
как на начальную дату похода Ермака. Представляется возможным не только
установить ошибочность этой даты, но и выяснить происхождение летописной
ошибки, оказавшей большое влияние на последующую историографическую традицию.
Документы, использованные летописцем, сохранились до наших дней в подлинниках,
и мы можем оцепить приемы обращения с ними историографа.
А. М. Ставрович отметила, что в
Строгановской летописи опальная Грамота Ивана IV 1582 г. адресована Семену и
двум его племянникам, тогда как сохранившийся подлинник — только племянникам.
Сопоставление подлинника с летописной версией обнаруживает, что придворный
историограф убрал слова об измене Строгановых ц сократил грамоту в других
пунктах. Но редактировал он, по-видимому, особый текст, в отдельных случаях более
полный, чем сохранившийся подлинник. (Имеется два указания на татар, а также
точное обозначение года в рассказе о выступлении Ермака, отсутствующее в грамоте
на имя младших Строгановых). Наличие двух вариантов послания объясняется, вероятно,
тем, что дьяки вели переписку одновременно с Солью Вычегодской — резиденцией
Семена Строганова и с пермскими городками, где жили младшие Строгановы. В
летописной версии опальной грамоты значилось: «Писал нам из Перми Василей
Пелепелицын, что послали вы (Строгановы.— Р. С.) из острошков своих волжских атаманов
и казаков Ермака с товарыщи воевать... Сибирские места [70]91 (1582) году
сентября в 1 день». В собственном
рассказе о походе Ермака летописец следовал однако не той дате, которая
обозначена была в опальной грамоте, а сведениям, почерпнутым из тобольских
документов.
Ранняя Тобольская летопись, как было
показано выше, легла в основу всей Строгановской летописи. Неудивительно, что
составитель последней не мог отбросить дату, найденную им в тобольском
источнике. Он попытался примирить хронологические противоречия ранней летописи
и царских грамот, а заодно возвеличить роль Строгановых в «сибирском взятии». С
этой целью был сочинен рассказ о том, что до сибирского похода Ермак жил в
вотчинах Строгановых в течение двух лет, а следовательно, стал их слугой.
«Того же (7087)
году, июня в 28
день,— записал летописец,—...приидоша с Волги атаманы и казаки Ермак Тимофеев
поволжской с товарыщи в Чюсовские городки... Пожиста жеони атаманы и казаки в
городках их (Строгановых)
два лета и месяца
два».
Итак, следуя расчету строгановского
летописца, ерма-ковы казаки оставались в Чусовских городках до 28 августа 7089
(1581) г., а в последние дни истекавшего 7089 г. ушли из строгановских владений в
сибирский поход. В этом случае придворный историограф явно следовал
хронологии ранней Тобольской летописи. Несколькими страницами ниже историограф
записал, что Строгановы послали Ермака в Сибирь «в лето 7090 году сентября в 1
день». Расхождение в три дня — между 29 августа (7089 г.) и 1 сентября (7090 г.), очевидно, представлялось
ему несущественным. Фактически же это была новая дата начала сибирского похода,
п эту дату строгановский летописец, по-видимому, извлек из царских грамот, найденных
в архиве своих покровителей. По крайней мере, две царские грамоты (за ноябрь 1581 г. и за ноябрь 1582 г.) упоминали о
нападении пелымского князя на Пермский край «в Семенов» или «о Семенов день».
Вторая грамота прямо указывала на то, что Ермак отправился в сибирский поход в
самый момент нападения в названный «Семенов день», т. е. 1 сентября. Ранняя грамота
упоминала о нападении 7090 г.,
и летописец заключил, что и вторая грамота имела в виду то те самое нападение. Он объединил
сведения двух грамот, в результате чего возник следующий летописный текст: «В
та же времена девятьдесятые годины, и в число дневи на память преподобного
отца нашего Симеона Столпника... князь Пелымский... подозва... уланов и мурз
Сибирские ж земли... прииде на Чердынь, ...под Канкор и под Кергедан городки, а
оттоле поидоша под Чюсовские городки...»
Наличие подлинных документов
строгановского архива позволяет выявить происхождение ошибки, допущенной
вотчинным историографом. Сравнение текстов царских грамот показывает, что в них
описаны неодинаковые по масштабам и разновременные нападения пелымцев на
Пермский край. Наиболее существенно то, что в нервом случае нападение совершил
князь с вогуличами (манси), а во втором набеге участвовали еще и «сибирские люди»,
т. е. воины Кучума.
В царской грамоте от 6 ноября 1581 г. значилось: «Били нам
челом Семен да Максим Строгановы, а
сказали: приходил
деи войною Пелымской князь с вогуличи на их слободы, и деревни многие выжгли, ...и ныне деи Пелымской князь с
вогуличи стоит около Чюсовского острогу». После отступления манси Строгановы
прислали в Москву новое донесение, процитированное царскими дьяками в грамоте
от 20 декабря 1581 г.:
«Ныне, деи, девятьдесятого году о Семене дни приходил пелымской князь ратью, а
с ним людей семьсот человек, а их де слободки на Койве, и на Обве, и на Яйве, и
на Чюсовой и на Сылве деревни все выжгли...» Пермские солепромышленники имели,
по-видимому, самое приблизительное представление о численности пелымской рати.
В действительности пелымский князек не располагал силами, достаточными для
того, чтобы захватить укрепленный острожек на Чусовой. Дело ограничилось тем,
что он разграбил и сжег незащищенные слободки и деревни. Младшие Строгановы
пожаловались царю на своего родственника Никиту Строганова, владевшего вотчиной
на Каме: во время набега Никита не подал им никакой помощи. В грамоте от 6
ноября 1581 г.
Иван IV сделал выговор Никите и велел ему «стоять за один» с Семеном и Максимом
Строгановыми. Грамота ни словом не упоминала о появлении Ермака в Пермском
крае.
В конце 1582 г. в Москве было получено новое донесение,
но на этот раз не от Строгановых, а от чердынского воеводы В. Пелепелицына. Воевода сообщал, что в Семенов день 1
сентября «пелымский князь с сибирскими людми и с вогуличи приходил войною на
наши перьмские места и к городу Чердыни к острогу приступал, и наших людей
побили, и многие убытки нашим людем починили». Это донесение В. Пелепелицына
было процитировано в царской грамоте Строгановым от, 16 ноября 1582 г. Новое нападение
носило куда более серьезный характер, чем предыдущее. Во-первых, в нем
участвовали не только пелымские манси — вогуличи, но и «сибирские люди», т. е.
отряды Кучума. Во-вторых, главным объектом их нападения стала крепость Чердынь
— центральный опорный пункт русских в Приуралье. Местный воевода пожаловался
царю на то, что Строгановы
не только не выручили
его в беде, но и послали стоявший в их городках отряд Ермака за Урал в тот
самый день, когда Чердынь подверглась штурму. 16 ноября 1582 г. Иван IV пригрозил
Строгановым опалой и велел им немедленно вернуть казаков Ермака из сибирского
похода, с тем чтобы использовать их для укрепления гарнизонов пермских городков.
Фрагменты из «архива» Ермака
окончательно проясняют все обстоятельства дела. Будучи в Сибири казаки узнали
такие подробности насчет нападения па Пермь, которые остались неизвестными
Строгановым, В. Пелепелицыну и Ивану IV.
В царских грамотах ни «пелымский
князь», ни предводитель «сибирских людей» не были названы по имени. В
Погодинской летописи эти имена точно обозначены. Летописец записал следующее:
«Царь Кучюм посла сына своего Алея с ратью воевать в Чюсовую и доходили до реки
Камы и до города до Соли Камской и многое дурно над православными христианы
починили. А как Кучюмов сын Алей
пришел войною на Ч
юсовую, и в тое ж пору прибежал с Волги атаман Ермак Тимофеев с товарыщи, ...и
Чюсовой сибирским повоевать не дали. И с тех мест учали оне, Ермак с товарыщи,
мыслить и збиратся, как бы им доитти до Сибирские земли и того царя Кучюма. А
за год до того времени, как Кучюмов сын дошол на Чюсовую, нехто был в Сибири ж
Пелымский князь Аплыгарым, воевал своими татары Пермь Великую...»
Приведенный текст подтверждает
сделанные выше выводы: во-первых, два нападения на Пермский край произошли с
интервалом в год, и, во-вторых, Ермак определенно прибыл во владения
Строгановых лишь в дни второго набега. Поскольку дополнения к Погодинской летописи
- это источник независимого происхождения, их совпадение с царскими грамотами
имеет особое значение.
Достоверность сведений о нападении
Аблегирима на Пермский край косвенно подтверждается подлинными царскими
грамотами начала 90-х гг. XVI в. Власти охотно принимали на царскую службу
сибирских князей и царевичей. Исключение было сделано лишь для Аблегирима.
Воеводы получили предписание
захватить его любой ценой вместе со старшим сыном Тагаем и «лучшими людьми»
(5—6 чел. «пущих») и казнить за «воровство». Пелымский князь должен был
понести наказание за свои разбойные нападения на Пермский край.
Осенью 1581 г. Строгановым не
удалось отразить нападение сравнительно малочисленных отрядов Аблегирима,
поскольку отряд Ермака еще не прибыл в их владения. Спустя год ситуация
изменилась. Алей потерпел неудачу в бою с Ермаком на Чусовой и ушел сначала к
Соли Камской, а оттуда к Чердыни, где появился 1 сентября. От Чусовских
городков до Чердыни было не менее 300 верст. Отсюда следует, что бои имели
место примерно в середине августа. В Приуралье Ермак прибыл, очевидно, еще
раньше. Бои на Чусовой позволили казакам в полной мере оцепить боеспособность
кучумовой рати. Когда Алей ушел от Соли Камской на север, возникла ситуация,
благоприятная для Ермака. Алей был наследником Кучума и при нем находились
отборные войска. Пока эти войска были связаны войной в Прикамье, казаки
получили возможность разгромить Кучума. Фрагменты «архива» показывают, что
окончательное решение о походе в Сибирь Ермак принял после боев с Алеем.
Все без исключения ранние документы,
составленные в начале 80-х гг. XVI в. и сохранившиеся в подлинниках,
согласуются между собой. Они точно и недвусмысленно указывают на то, что Ермак
выступил в поход не 1 сентября 1581
г., а 1 сентября 1582 г. Помимо письменных источников (царские
грамоты, письмо Стравинского, посольские документы) для проверки полученной
даты можно привлечь несколько вещественных памятников, уцелевших от экспедиции.
В строгановской коллекции еще в XIX в. хранилась «затинная пищаль» со следующей
надписью на стволе: «В граде Кергедапе на реце Каме дарю я, Максим Яковлев сын
Строганов, атаману Ермаку лета 7090». Надпись была сделана в период между 1
сентября 1581 г.
(в этот день начинался 7090 год) и 31 августа 1582 г. (последний день указанного
года).
Приведенную надпись трудно
объяснить, если придерживаться традиционной даты начала экспедиции Ермака (1
сентября 1581 г.).
Изготовить пушку с отлитой надписью на стволе нельзя было мгновенно. Едва ли
вся операция могла быть осуществлена в самый день выступления казаков в поход.
Отстаивая дату 1 сентября 1581
г., некоторые исследователи склонны были взять под сомнение
достоверность сведений о «ермаковой пищали». Факты позволяют отбросить эти
сомнения. Отряд Ермака прибыл в вотчины Строгановых не позднее августа 1582 г. и оставался там по
крайней мере несколько недель. В ходе августовских боев Ермак отразил
нападение татар на Чусовские городки. По-видимому, в награду за это Максим Строганов
и пожаловал ему в дар пушку не позднее августа 7090 (1582) г.
|
