«ХРАНИ
МЕНЯ, МОЙ ТАЛИСМАН».
Перед началом этого рассказа
волнуешься невольно, ибо здесь приходится касаться самых нежных, чистых и
глубинных струн пушкинского сердца.
Уже давно исследователи заметили,
что в жизни Пушкина было устойчивое и длительное чувство к какой-то женщине,
которую он любил мучительно и страстно. Имя ее Пушкин утаил.
М. О. Гершензон, вслед за П. И.
Бартеневым обративший внимание на этот факт пушкинской жизни, пытаясь выяснить
это скрытое имя адресата лирики Пушкина, называет М. А. Голицыну. Ю. Н. Тынянов
называет Е. А. Карамзину, Л. П. Гроссман, С. С. Потоцкую. Назывались еще имена
Н. В. Кочубей, Елены и Софьи Раевских. Но надо сказать, что никто из исследователей
не доказывает с такой убежденностью и аргументированностью свою точку зрения,
как П. Е. Щеголев и Т. Г. Цявловская, которые называют одно и тоже имя — Мария
Николаевна Волконская.
Пушкин и Волконская познакомились на
юге, в те годы, когда она, совсем еще юная девушка, жила в доме своего отца,
прославленного генерала Раевского, а Пушкин, которому минуло двадцать пять,
отбывал первую свою ссылку. Семья Раевских прекрасно относилась к опальному
поэту, и он не раз был участником семейных увеселений и прогулок. Однажды
увидев, как юная Маша играет с морскими волнами, он запомнил эту картину, и,
переплавленная поэтическим воображением его, она стала одной из строф «Евгения
Онегина».
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурною чредою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
Любовь к юной Машеньке Раевской,
ставшей вскоре Марией Николаевной Волконской, переросла у Пушкина в особое
чувство, которое он сохранил до конца дней.
Волконская всегда отвечала поэту
глубокой признательностью, она понимала и высоко ценила его творчество и в
письмах к своим друзьям не раз упоминала его имя.
Там же, на юге, в годы первой своей
ссылки, Пушкин увлекся и графиней Елизаветой Воронцовой. Воронцова, прощаясь
с Пушкиным, подарила ему перстень с таинственными письменами. Пушкин носил
перстень на большом пальце правой руки и полушутя, полусерьезно говорил
друзьям, что перстень обладает чудодейственной силой. Уже находясь в Михайловском,
обращаясь к своему талисману, Пушкин написал эти проникновенные строки:
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья.
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи —
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни, меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило...
Оно сокрылось, изменило...
Храни меня, мой талисман.
Пускай же в век сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда, спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
Прекрасные пушкинские стихи, легенда
о чудодейственном талисмане, подаренном Воронцовой, заслонили собой,
отодвинули в тень не менее интересную историю другого пушкинского «талисмана»,
который все долгие тридцать лет пребывания в Сибири носила Мария Николаевна
Волконская. Это было изящное золотое кольцо, украшенное сердоликом. На
сердолике три амура плывут в ладье. Как это кольцо попало к Марии Николаевне,
сообщил внук ее, Сергей Михайлович Волконский, когда в 1915 году передавал
кольцо в Пушкинский дом.
«Прошу принять и передать в дар
Пушкинскому Дому... прилагаемое кольцо, принадлежавшее Александру Сергеевичу
Пушкину. Оно было положено поэтом в лотерею, разыгранную в доме Раевского, и
выиграно бабушкой моей — Марией Николаевной, впоследствии княгиней
Волконской, женой декабриста...»
Перед отъездом Марии Николаевны в
Сибирь Пушкин и Волконская увиделись в последний раз.
Они говорили д0\-го, и Пушкин просил передать поклон
друзьям, заточенным в казематах Сибири. В письмах с дороги Волконская
передавала Пушкину слова благодарности за участие в ее судьбе, и поэт отвечал
ей. Через Веру Федоровну Вяземскую он отправил Волконской впоследствии несколько
своих книг: «Братья разбойники» и «Цыганы».
В часы напряженных творческих
раздумий перед мысленным взором поэта не раз вставал образ необыкновенной
женщины. Поля его рукописей испещрены набросками профиля, в котором можно без
труда узнать облик Волконской. Героиню «Полтавы», дочь Кочубея, он называет
Марией, хотя в действительности ее звали Матреной. На полях рукописи приписка:
«Я люблю это нежное имя...»
Мария Кочубей решает тот же
мучительный вопрос, который пришлось решать перед отъездом в Сибирь и
Волконской — муж или отец? Н. Н. Раевский не пускал дочь в Сибирь, грозя ей
даже проклятием. «Полтаву» Пушкин посвятил Волконской.
Тебе — но голос музы темной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, не признанное вновь?
Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе —
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
В черновиках Пушкина П. Е. Щеголев
обнаружил вариант, когда строка «Посвящения» «Твоя печальная пустыня» читается
более конкретно: «Сибири хладная пустыня». Это подтверждает, что, работая над
текстом «Посвящения», Пушкин думал о той, которая была далеко, в пустынной
холодной Сибири.
Много теплых слов оставила
Волконская о Пушкине в своих «Записках». И кто знает, быть может, в нелегкую
минуту, глядя на золотое пушкинское кольцо, она одними губами произносила
прекрасные строки:
...В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Историю пушкинской реликвии, так
прочно связанной с Сибирью, рассказала мне Людмила Петровна Февчук, сотрудница
ленинградской квартиры-музея Пушкина на набережной Мойки, 12. Там и хранится по сей день эта реликвия.
|