Александра Григорьевна Лаваль — мать
Екатерины Ивановны. В ее доме на Английской набережной часто происходили
встречи Рылеева с Трубецким.. В этом доме сама Лаваль, по словам В. А.
Олениной, шила для декабристов знамя свободы. Салон Александры Григорьевны
вообще был одним из блестящих в
Петербурге. У нее
собирался дипломатический корпус, цвет столицы, а ровно через месяц после
описываемых нами событий в ее доме А. С. Пушкин в присутствии Грибоедова и
Мицкевича будет читать «Бориса Годунова». Этот дом упомянул в своей поэме и
Некрасов.
...Высокий дом
На берегу Невы,
Обита лестница ковром,
Перед подъездом львы,
Изящно убран пышный зал,
Огнями весь горит,
О радость! Нынче детский бал...
В этом доме прошло детство
Трубецкой.
В документах упомянута Елизавета
Петровна Потемкина — родная сестра Сергея Петровича Трубецкого и ее муж граф
Потемкин.
Тайная советница Муравьева — это
мать декабристов Александра и Никиты Муравьевых, Екатерина Федоровна,
трогательно заботившаяся о
своих опальных
сыновьях. Это она отправила Никите Михайловичу огромную фамильную библиотеку.
Ну, а девушка Авдотья, которая приехала с «места
заключения государственных преступников» и осталась в услужении у Муравьевых и
есть та самая горничная, упомянутая
Некрасовым в
поэме. Здесь мы узнаем только имя. Фамилия ее встретится позже.
Проделав далекий и нелегкий путь до
Москвы, Авдотья несколько дней отдыхает, а потом едет к Лаваль в Петербург, из
рук в руки передает ей известие и возвращается обратно в Москву. Лаваль
отправляет с ней кусок синего сукна, кусок холста, шесть одеял, вязанные башмаки,
курительный табак для Трубецкого и платок для Трубецкой, сапоги, перчатки,
одеколон, серебряные ложки и четырнадцать бутылок вина. По сведениям Волкова,
среди вещей должен быть зимний салоп, в который зашиты деньги и письма.
Но не только Трубецкие и Волконские
получили известие от родных, Нарышкины и Одоевские тоже отправляют с Данилой
Бочковым одеколон, белье, вино. Возможно, Авдотья побывала и у них.
Данила Васильев Бочков — «человек
преданный, тайный и хитрый». Выбор, конечно, не случайно пал на него. Ему
придется выдержать поединок со всесильной жандармерией Бенкендорфа, но это еще
впереди. С ним дворовая девушка Аграфена Николаева. Они отправились в Сибирь,
а Авдотья осталась у Муравьвой.
Бенкендорф обо всем осведомлен.
Соваться с прямым обыском он не смеет — родня декабристов ему не по зубам, но
добыть улики стремится. Он надеется, что Лавинский доставит их ему.
Получив от Бенкендорфа послание,
Лавинский немедленно предписывает иркутской полиции:
«Секретно.
Коль скоро прибудут в Иркутск Данила
Васильев Бочков и с ним дворовая девка Аграфена Николаева, предписываю вам
опечатать и взять в полицейский надзор все вообще вещи, какие при них окажутся,
и в свое время с исполнением сего донести мне о пребывании их.
А. Лавинский».
Бенкендорфу он отвечает:
«Секретно.
Бенкендорфу.
26 мая 1828 г. Иркутск.
Милостивый государь Александр
Христофорович, на отношение вашего превосходительства от 4, прошлого, апреля,
№ 1381 об отправлении графом Потемкиным в Сибирь человека Данилы Васильева
Бочкова и девки Аграфены Николаевой с деньгами и вещами и письмами к жене
Трубецкого честь имею ответствовать, что я не премину принять по сему случаю
надлежащие меры предосторожности, как скоро люди сии явятся сюда. Впрочем, по
настоящее время они в Иркутск еще не прибыли.
С совершенным почтением и
преданностью имею честь быть вашего превосходительства м. г. покорнейший
слуга.
А. Лавинский».
В тот самый день, когда писарь
выводил под диктовку Лавинского «еще не прибыли», на берегу Ангары, у самого
въезда в город была остановлена телега, и ехавшие в ней мужчина и девушка
предъявили подорожные на имя Данилы Бочкова и Аграфены Николаевой. Их
обыскали, отобрали пакет с письмами и под охраной доставили вместе с багажом в
дом гражданского губернатора.
«31 мая 1828 г.
Секретно.
Господину генерал-губернатору
Восточной Сибири.
На сих днях прибыл из России
московский мещанин Бочков от графини Потемкиной с разными посылками и
письмом, адресованными на мое имя, в котором ее сиятельство просит об отправке
к Катерине Ивановне Трубецкой девушки, причем доставлен ко мне пакет с письмами.
1-е к Василию Давыдову от господина
тайного советника Петра Львовича Давыдова и посылки с турецким табаком.
2-е к Осипу Поджио от жены его,
которое будет предоставлено собственной его величества канцелярии.
3-е к Марии Николаевне Волконской
извещение о домашних ее обстоятельствах.
4-е к Владимиру Лихареву от жены его
и
5-е к Сергею Трубецкому и к жене его
с известием об отправлении посылок и прочее.
По раскрытии в присутствии господ
советников главного управления Корюхова и Кабрита и губернского прокурора
Веригина посылок найдены разные вещи, показанные в прилагаемом у сего
регистре.
Между вещами мещанина Бочкова
найдены письма к Павлу Волкову в Иркутск от родных, другое Илье Обедину от девушки
Авдотьи Никифоровой, третье Ивану Борисову в Тобольск от жены его, а четвертое
к девушке, находящейся в услужении у Елизаветы Петровны Нарышкиной. Все сии
письма заключают в себе известия о семейных обстоятельствах.
Сверх того, письмо к Катерине Ивановне
Трубецкой от девушки, бывшей у ней в услугах, в котором просит отпускную, и
несколько черновых отпусков Бочкова, содержащих извещение о пути следовании.
Письма, и посылки, следующие в Читу, будут отправлены
по принадлежности к генерал-губернатору Лепарскому. Мещанин же Бочков из
Иркутска возвратится в Москву.
О чем вашему превосходительству
честь имею донести.
Иван Цейдлер».
Итак, чиновники все выполняют
скрупулезно, и эта скрупулезность служит нам хорошую службу. Письма Давыдову,
Поджио, Волконской, Лихареву, Трубецкому везли при себе бывший камердинер и
горничная. Наконец, мы узнаем и фамилию некрасовской героини. Ее фамилия
Никифорова. Авдотья Никифорова. У нее в Иркутске есть знакомый, или друг, Илья
Обедин. Авдотья Никофорова просит у Е. И. Трубецкой вольную, что, возможно,
было оговорено условиями поездки.
Бочков, как мы узнаем, дальше
Иркутска не поедет.
Ну а салоп с зашитыми в нем деньгами
и письмами? О нем ни слова.
Судя по регистру, вещей Бочков и
Аграфена привезли не так много. Самая большая посылка Трубецким. Но она могла
бы уместиться в один тюк. Остальные посылки и вовсе небольшие. Платье, шаль,
башмаки и 10 фунтов
кондитерского крема для Александры Григорьевны Муравьевой, халат и белье
Одоевскому, одеколон и табак Волконским. И все. И это тогда, когда декабристы
особенно остро испытывали лишения.
Чтоб перевезти такой багаж,
достаточно было отправить одну Аграфену, тем более, что за Байкал она
следовала все равно уже без Бочкова, который возвращался в Москву. Зачем же
надо было посылать человека «тайного и хитрого»? Неужели только для того,
чтобы довезти несколько фунтов табаку, два десятка бутылок вина и несколько
платьев? И почему Бочков сопровождал груз только до Иркутска? Уж не потому ли,
что в Иркутске у Екатерины Ивановны остались такие знакомые, как Кузнецов,
Жульяни. Кроме того; знакомые были у Авдотьи, и сам Бочков вез письмо
иркутянину Волкову. Салоп с зашитыми в нем письмами и деньгами — был ли он? В
регистре его нет. Но его там и быть не должно. Именно об этом и должен был
позаботиться Бочков — человек «тайный и
хитрый».
Лавинский Бенкендорфу. Разумеется,
секретно. «По предварительному распоряжению моему, на самом въезде в город
были они остановлены полицией, имеющиеся при них вещи, все без исключения,
доставлены в дом г. гражданского губернатора, который лично сам при отряженных
мною двух советниках...»
Лавинский обманывает, не стесняясь.
Советников он не отряжал, их взял сам Цейдлер. Впрочем, Лавинский любил
демонстрировать по начальству свою сообразительность.
«В вещах, которым имею честь
препроводить регистр, не оказалось никаких вложений и как в числе оных не
найдено также упомянутых в препровожденной от вашего превосходительства
записке зимнего салопа, то после сего уничтожается и сомнение...»
Опять же Лавинский пишет неправду.
Сомнение, как видно из дальнейших распоряжений, не уничтожалось. Налицо
стремление отписаться, снять с себя ответственность.
«У Бочкова и прибывшей с ним девки
никаких денег, кроме остатков от дорожных издержек, также не найдено. А между
собственными вещами Бочкова оказались письма
1-е к Павлу Волкову в Иркутск от
родных,
2-е к Илье Обедину от девицы Авдотьи
Никифоровой,
3-е к Ивану Борисову в Тобольск от
жены его.
...Письма и посылки, следующие в
Читу, как не заключающие
ничего
недозволительного, будут препровождены
к коменданту при
Нерчинских рудниках».
И еще раз отписка, стремление
продемонстрировать свое рвение, упредить начальство:
«Впрочем, дабы меру принятой по сему
случаю предосторожности еще более удостоверить, я предписал гражданскому
губернатору рассматривать с особенным вниманием посылки, которые могут быть с
почтою для доставления Трубецкой, и ежели б был прислан зимний салоп,
освидетельствовать оный тщательно, сняв с него и самый верх, если будет покрыт
и простеган.
С совершенным почтением и прочее
Лавинский».
Как видим, сомнение не уничтожилось.
Последний документ «Дела» все еще
выдает ту боязнь, суету, которые всколыхнули всех от главного жандарма до
нижнего полицейского чина на иркутской заставе с приездом из Сибири в Москву
простой дворовой девушки Авдотьи Никифоровой.
«Секретно.
Иркутскому гражданскому губернатору.
Вследствие представления ко мне
вашего превосходительства от 29 мая прошу Вас при отправлении писем и посылок,
привезенных сюда московским мещанином Бочковым к коменданту Нерчинских
рудников, предварить его подробно о сем случае, как ровно по следующей к жене
государственного преступника Трубецкого дворовой девке Аграфене Николаевой,
коей выезд в Читу разрешить не прежде, как по отправлении отношения вашего к
г. коменданту и по выезде Бочкова обратно в Москву.
При самом отбытии сей девки из
Иркутска приказать освидетельствовать вновь вещи с нею идущие и обыскать ее
самое.
А дабы удостоверить в полной мере
предосторожность над сими людьми принятую и уничтожить всякое сомнение, будто
в вещах, к жене Трубецкого пересылаемых, могли быть зашиты письма. Ваше
превосходительство не оставит рассматривать со всею внимательностью посылки,
отправляемые для доставления с почтами, и ежели б был прислан салоп, то освидетельствовать
оный тщательно, сняв с него и самый верх, если будет покрыт и простеган.
О последующем же по сему в свое
время меня уведомить.
А. Лавинский».
И больше никаких документов. Но
«Дело» это продолжалось. Тайная почта декабристов действовала, и добровольные
курьеры доставляли письма, посылки, книги, стихи, слова одобрения, утешения,
надежды на лучшее будущее.
Проследить дальнейшую судьбу Василия
Бочкова, Авдотьи Никифоровой и Аграфены Николаевой пока не удается. Но,
возможно, находки новых документов еще вернут нас к этим именам.
|