Сильная
эрозионная расчлененность хребта и его высокая сейсмика определили сложнейшую
гидрографическую сеть и создали разнообразие климата, что определило условия
существования растений и животных.
Весь западный
склон хребта Н. П. Ладохин предложил делить на четыре вертикальных пояса: прибрежные
низменности, таежные предгорья, подгольцовье, гольцы. В двух верхних поясах
повсюду встречаются глубокие ледниковые цирки. Внушительно это зрелище! С трех
сторон окружают тебя почти отвесные скалы, уходящие в небо, темные от времени и
накипных лишайников, мрачные, молчаливые. Вершины их разрезают плывущие облака,
а в солнечный день на них лежит синеватая дымка — испарения со дна цирка. Дно
цирка, или кара, завалено каменными
глыбами — большими и малыми.
Порой по ним
невозможно пройти. И обязательно на дне каждого цирка лежит каровое озеро — в
тихую погоду огромный осколок прозрачнейшего голубого стекла в серой каменной
оправе. Кое-где, отвоевав у каменных завалов участки мелкого субстрата, поселились
кусты кедрового стланика, давшие приют и травам. На берегах озер обычны лужайки,
поросшие кабрезией, осоками, геранью, водосборами.
Каровые озера
пустынны, лишь изредка на них можно увидеть большую темную птицу — горбоносого
азиатского турпана. Зато по берегам их бродят медведи, северные олени.
Мы видели
однажды, как медведь даже переплывал такое озеро. Вода в каровых озерах — не
напьешься—зубы ломит, и медведь, надо полагать, здорово промерз. Вылез на берег
и изо всех сил кинулся в гору — согревался.
Из озер почти
всегда вытекают ручьи. Там, внизу, в долинах, они становятся реками, речками.
Во всяком случае, почти все реки заповедника начинаются ручьями в озерах каменных
цирков. Верхние участки долин речек (они проходят там по пути ледников — трогам)—-сплошные
пороги, перекаты, а то и водопады; многие реки не успокаиваются вплоть до своего
устья —Байкала. Названия таких речек, как Шумилиха и Громотуха, говорят сами за
себя.
Главная ось
хребта в районе реки Сосновки удаляется от Байкала и севернее нигде более к
нему не подходит, но многочисленнейшие боковые отроги, сбегая с гольцов, обрываются
в Байкале, образуя причудливую череду мысов — крутых или пологих. Силуэты их
часто напоминают формы разных животных.
Хороши эти
мысы в лучах заката! А скроется солнце за Байкальским хребтом — и на
северо-восточное побережье ложится тихий, синеватый сумрак. Сначала далеко в
нем видно, но постепенно он густеет и густеет. Уже не видать морды ихтиозавра
на мысу Валукан, а вот уже еле-еле различим лоб барана на мысу Шераки.
В заповеднике
много озер, но далеко не все они каровые; есть озера моренные (например,
Большое на Зародном плато), есть озерки в зарастающих старицах. Интересно
озеро Скрытое. Его обнаружили мы летом 1956 года. Осматривая в бинокль с
Керминского гольца расстилающиеся внизу таежные дали, я заметил в сплошной зелени
блеснувшую на солнце поверхность воды. Через несколько часов по азимуту я вышел
на озеро (позже мы нашли его на карте, но названия оно не имело). Длина его около
700 м,
ширина до 180 — 200 м.
На озере плавал одинокий горбоносый турпан, у берегов в воде суетились
бормаши — рачки-бокоплавы. На берегах медвежьи следы, разрытые медведем
^бурундучьи запасы и стеной могучая кедровая тайга.
Стащив пару
сухих обломков ели в воду, я сел на них и поплавал по озеру, по никакой
живности в нем больше не обнаружил. Оказавшийся у меня шнур длиной около 8 м дна на середине озера не
достал.
Позже, идя по
следу лося, я снова оказался на этом озере. Меня заинтересовали странные
круглые отверстия во льду диаметром до полуметра, недавно замерзшие. Я было
подумал, что здесь добывали бормаша, но следов людей не было, да и отверстия были
почти на середине озера над большими глубинами.
Так и
осталось это загадкой. Может быть, там со дна идут термальные воды? Но тогда
воды должны бить мощной струей, ведь отверстия эти над большими глубинами.
На правом
берегу реки Большой вдоль подножья Керминского гольца расположено несколько
очень живописных озер. Там есть и чистые сосновые пригорки, и неширокие, какие-то
уютные россыпи камней, есть и славный песчаный пляжик, по которому за
несколько минут до нас прошел медведь — вода из песка еще сочилась в следы,
заполняя их. В верхнем углу самого дальнего озера есть небольшая сплавина. Зашли
мы как-то вдвоем с лаборантом заповедника Ю. Татариновым на эту сплавину и
заметили, что из-под нее выскакивают и уходят в глубину какие-то довольно
большие рыбы. Обнаружив в сплавине отверстие, оставленное копытом лося, я
сунул туда руку. И тотчас же в нее кто-то стал слабо тыкаться. Я зажал ладонь
и вынул руку. Крошечные, желтовато-беленькие— серебро с золотом — карасики шлепали
па ней хвостиками. На ладони их можно было-' разложить штук тридцать. Рыбешки
были просто изумительные, со всеми изящными карасиными формами. Мы сразу же
отпустили их обратно в воду.. Икру этой рыбы в озера долины горной, холодной,
реки занести могли на лапках только водоплавающие птицы. Известно, что караси
так путешествуют. Вода в озере прогревается, само оно тихое, глубокое,
травянистое — вот и прижились в нем караси.
Редкое
соседство. Караси там, надо полагать, достигают больших размеров, хищных рыб мы
не заметили, хотя обошли все озеро.
На плато
Зародном (750 м
над уровнем Байкала) в центральной части заповедника разбросано несколько
озер, бедных жизнью. Мы видели там лишь пиявок — огромных и многочисленных. По
берегам озер следы лосей; судя по виду экскрементов, эти звери здесь и зимуют.
Обычны медведи. Там в экскрементах медведя впервые обнаружили мы однажды
копытца новорожденного лосенка, что указывает сразу на два факта: на
хищничество медведя в отношении лося и на то, что плато Зародное — район отела
лосих.
Есть также в
долине реки Большой цепь озер — Хариусовых. Исследователи природы заповедника —
геоморфолог и климатолог Н. П.Ладохини А. М. Цуркан в 1947 году обнаружили в
них хариуса; предполагают, что там водится и таймень. Однако выше Горячих Ключей
мы никогда рыбу эту не отмечали, хотя не раз проходили Большую речку почти из
района озер до ее устья.
В заповеднике
обычны старые или давно умершие озера. На их месте, а также на участках давно
отступивших древних заливов Байкала существуют теперь в разной степени зарастания
болота, или калтусы. Таковы, например, Давшинский и Дугульдзерский калтусы.
Внешне это
самые неинтересные элементы ландшафта заповедника. Болотистая равнина,
затянутая мхами, осоками, поросшая кустарниковыми формами березы, ивами. Под
ногами все качается, идти тяжело, неприятно. Во многих местах стоит ржавая
вода, кое-где возвышаются над этой унылой низменностью полузасохшие лиственницы
и сосны. Лишь вдали, по краям калтуса на террасе угрюмо толпится лес, как бы
угнетенный безотрадным зрелищем калтуса.
Но калтусы
довольно насыщенный жизнью биотоп. Если на нем сохранились травяные лужайки и
озерки — это хорошее кормовое место для лося, и зимой он здесь гость частый.
Клюквенные полянки на калтусе привлекают любителей этой кислой ягодки, и весной
с калтусов летит над лесами сильный и яркий голос журавлей. Они соберут
прошлогоднюю клюкву, и загнездятся там, и выведут потомство.
Однажды к
вечеру теплого дня пришел я по звериным тропинкам на Дугульдзерский калтус.
Было жарко, меня облепили комары, их на калтусе всегда величайшее множество.
Краем калтуса
я отошел с километр и, выбрав на склоне древней озерной террасы укромный уголок
среди глыб камня и упавших деревьев, затаился. Многочасовая неподвижность в
оживленных уголках тайги всегда дает наблюдателю массу интересного материала,
который иным путем получить почти невозможно. А в науке о поведении животных
самое ценное — прямые визуальные наблюдения на воле.
Солнце еще не
село, но его лучи быстро карабкались вверх по стволам деревьев. Последний луч,
посияв на верхушке самого высокого дерева, скользнул выше, и тайга стала
медленно темнеть.
Рядом со мной
между стеной леса и краем болота лежит маленькая зеленая поляна. На ней уже
распустились цветы, а по ее краю, разговаривая сам с собой, торопится куда-то
крошечный ручеек. От могучей, ступившей с ближайших гор тайги поляну отделяет
густая сетка берез. Только здесь и почувствовали себя березки уютно. В темной
густой тайге им было грустно, и все они сбежали оттуда.
Полянка очень
приглянулась дупелям, и эти серенькие невзрачные птички пели над ней всю ночь
свои странные песни.
Поднявшись
метров на 60 — 80, дупель летит ровно и быстро, но вдруг он по-особенному
складывает крылья, раскрывает хвост и круто падает к земле. Жесткие хвостовые
перышки от проходящего сквозь них сильного потока издают дрожащий, ввинчивающийся
в уши звук. Это и есть брачная песня дупеля. Над вершинами деревьев, а если над
поляной, то совсем низко, птица расправляет крылья — тормозит, и инерция
выносит ее в короткий крутой подъем на вершине которого на секунду дупель
замирает с поднятыми вверх крыльями.
Затем все начинается
сначала.
Вскоре
темнота вывела из леса всевозможные звуки: чавкающие, шелестящие, жужжащие,
шуршащие— тихие и громкие, они заполняли все вокруг. Обдавая лицо прохладой,
проносились летучие мыши; изредка они в полете как бы натыкаются на что-то. Я
понял — это они комаров ловят.
Пролетела
сова, и было отчетливо видно, как она перевернулась через голову. До сих пор я
не знаю, что это был за «жест» и чем был вызван. Над лесом взошла луна и
повисла, огромная, красная, и вслед за этим я услышал то, ради чего пришел
сюда.
В глубине
леса, несколько в стороне за моей спиной, раза три слабо треснуло. Неясные
звуки проследовали мимо и минут на пять затихли у выхода на калтус.
Зверь
прослушивал окружающее пространство. Затем он смело вышел на калтус и появился
метрах в сорока от меня.
От меня слабо
тянул хиузок. и я опасался, что если лось приблизится еще — он может учуять
меня. Но лось, которого я теперь хорошо разглядел, посмотрел в мою сторону,
мне показалось, отлично понял, кто там, и спокойно, медленно удалился в глубину
кал-туса. Там я еще раньше видел зеркало болотца. За ним оставались громкие
чавкающие звуки, которые 'лося, по-видимому, не особенно беспокоили, зверь
чувствовал себя здесь хозяином и отлично знал свой дом.
Не успели
затихнуть шаги первого зверя, как стали слышны еще и еще.
За час
вечерних и ранних ночных сумерек на калтус прошли четыре лося. Казалось, там,
в глубине калтуса, собираются на совет грозные лесные духи. Шли они громко,
уверенно, и их настороженность на опушке как будто была просто желанием
узнать, вышел ли кто из них из леса или еще нет, а вовсе не осторожностью
перед неизвестностью.
На
Дугульдзерских калтусах работники заповедника появлялись в те поры редко — в
пяток лет один—два раза, а случайные люди с заповеданной поры — никогда.
Отсутствие
преследования человеком подействовало должным образом на лосей и других зверей
— они перестали его бояться и в своем доме — в лесу ~~ стали чувствовать себя
гораздо увереннее и спокойнее.
Отрадно было
слышать и видеть, как эти громадные
звери, от одного только запаха
человека в других местах бегущие за
километр, спокойно проходили мимо
меня на болотца в глубину калтуса.
Спокойная
жизнь калтуса не понравилась лишь медведю. Он уже с полчаса возился на склоне
горы неподалеку, и его хорошо, надо полагать, слышали лоси на болоте. Что-то
там у медведя не получалось, он минут на десять затих, а потом вдруг заревел
что было сил: «Рьяаааввр!»
|