Весна, насты и распары. Первый вздох отогревшейся земли. Приговор владыке. Первые песни. Разбуженные светом. Возвращение на родину
Уже в феврале заметно, как сильно прибавилось света. Днем даже чуточку пригревает. Увеличилась амплитуда суточной температуры— днем почти плюсовая, ночью за тридцать. День ото дня крепчает наст, достигая наибольшей прочности во второй половине апреля.
В это же время в тайге возникает днем еще один враг крупных животных —распар. Снег днем от тепла размяк на всю свою толщину, и если зимой хоть какая-то его часть, прессуясь под лапой или копытом, облегчает передвижение, то при распаре тяжелый зверь полностью погружается в расползшийся мокрый снег. Распар — грозный враг запоздавшего лыжника.
В конце марта кажется, что снег начинает издавать сильный бодрящий запах. Но это не запах снега — по пробитым в нем солнечными лучами лабиринтам на волю вырвался радостный вздох отогревшейся земли. И с этого момента снег быстро гибнет: его греет с обеих сторон — оттаивающая земля и солнце.
Самые первые участки освобождаются от снега в конце марта на южных склонах гор и байкальских террас. В равнинной прибрежной тайге появляются кольцевые проталины вокруг стволов деревьев. День ото дня снега становится все меньше, владыка зимы выглядит жалким, стараясь подольше продержаться, прячется всюду по укромным уголкам леса. Но приговор ему вынесен.
Поверхность обычно небольших в заповеднике наледей апрельским полднем светится и переливается миллиардами разноцветных точечек. Это крошечные капельки воды потихоньку скатываются с неровностей наледи, сливаются друг с другом и незаметно пробираются к берегу. А вдоль берега уже струится крохотный ручеек. Он постепенно подтачивает метровую твердыню льда, согревая ее своим дыханием.
Чуть только солнце скроется за кронами растущих на берегу деревьев, капельки замирают, ручеек истощается и наледь снова превращается в тусклую поверхность льда.
Вдоль берега, там, где в полдень бежал ручеек, на ночь остается тонкая пластинка льда. Она висит над пустотой, поддерживаясь краями за берег и кромку льдины. Назавтра пластинка растает и по руслу снова побежит робкая струйка воды.
Теплый мартовский ветер приласкал деревья. Кора па ветвях берез чуть-чуть покраснела, деревья начали дышать. Хвоя сосен, пихт, елей, кедров стала заметно ярче. Близко присмотришься к ней — она мерцает. Это весенний свет играет на ее малахитовых гранях.
В середине апреля далее над полями снега распустилась верба, ее белые шишечки, разбросанные по веткам, висят на фоне голубоватой таежной дали, как остановившиеся в полете снежинки.
В марте у лосей в заповеднике опадают рога. В числе первых птиц в марте прилетают горихвостки, затем белошапочные овсянки, синехвостки. Это разведчики, вслед за ними — в апреле — хлынут веселым потоком бесчисленные стаи возвращающихся на родину птиц. Ничуть не смущаясь залежавшегося снега, ночных холодов и случающейся непогоды, птицы начинают обживать родные места: весело поют, подыскивают места для гнезд, завязывают дружбу или неистово ссорятся.
Дятлы, как и всякий работящий люд, очень дружелюбны, но весной и среди них случается очень строгий разговор. Один такой однажды я невольно подслушал.
Сижу на валежине, слушаю разноголосый хор птиц. Вдруг рядом, за- спиной, послышались громкие истеричные крики дятлов, хлопанье крыльев. Оглянулся: два больших пестрых дятла на расстоянии вытянутой руки сцепились ногами и, отчаянно горланя, крепко колотят клювами и крыльями друг друга.
Я резко обернулся, вскочил и схватил обоих. Яростно сверкая глазами, даже в руках они все еще норовили достать клювами друг друга. Потом враз во всю мочь закричали ужасными голосами, такими паническими, что другие птицы сразу перестали гомонить.
От этих криков мне и самому стало не по себе. Я раскрыл ладони. Дятлы не сразу почувствовали свободу и, продолжая кричать, смирно лежали каждый на «своей» ладони. Затем сорвались и вскоре мирно покрикивали неподалеку.
В апреле поют все, даже те, у кого голос грубый и отрывистый.
Сойка — обычная птица в лесах Подлеморья. Она известна своим коротким, резким криком и воровскими замашками. Сойки в лесу вечно заговорщицки оглядываются, постоянно к чему-либо нагловато присматриваются. Охотники не любят этих воришек.
Но вот слышал я однажды весной ее песню. С невысокого кедра лился замысловатый набор чистых напевных мелодий с тихим нежным потрескиванием и поскрипыванием, прерываемый мягким и частым «тыык-тыык!»
Песня была тихая, добрая, нежная. Закончив одно колено, птица сразу же начинала второе, затем третье. Я слушал. Весь облик сойки полностью подчинен песне. Птица пела всем своим существом, в такт коленам она даже слегка кивала головой и чуть приподнималась на ветке.
Сойка еще ничего, но вот желну — большого черного дятла — назвать песенником решиться невозможно. Но она поет, эта мрачная черная птица!
В конце апреля между вечерней и утренней зарей есть пара часов кромешной тьмы. Они приносят тайге короткую, но полновластную тишину. Но есть, оказывается, певец, может, и единственный, который для своей настоящей песни избрал именно это время. Нет, желна не горланит сколько найдется в ней силы — кто же посмеет рвать тишину в священном храме природы? Она поет тихо, отрешенно, никому не мешая. Через правильные промежутки в три — четыре минуты с дерева льется очень высокий, протяжный полустон-полусвист: «и-и-и-и-и-и!» Очень хочется назвать его плачем, но ведь это песня. А разве не бывает грустных песен?
В середине апреля медведь покидает берлогу и идет на обтаявшие от снега участки леса —только там в это время он может найти кое-какую траву. Проснулся и бурундук, его маленькие, похожие на беличьи следы всюду расшивают теперь поверхность снега, исчезая под упавшими деревьями и на проталинах.
В апреле над тайгой и вдоль берегов Байкала гуляют совсем потеплевшие ветры. Они высинивают дали, ярко полируют торосы и поднимают миражом в воздух далекие мысы и Ушканьи острова.
В душу закрадывается неистребимое желание заглянуть вдаль, за горизонт, уйти в горы, туда, где еще не бывал. Но царствуют в апреле наст и распар. И приходится сидеть в поселке или на кордоне и нетерпеливо ждать пути в глубину тайги. Такой путь откроется лишь в мае.
В теплое время дня всюду над проталинами мелькают крылатые цветы — бабочки, снуют мухи. Ожил мир насекомых и пауков, началась активность комаров.
В конце апреля возникает на Байкале шах — начало разрушения льда.
Почти все особенности апреля — это пробуждение живого от долгого сна. Жизнь с пробуждением начинается бурная, неистовая, и кажется, будто она должна была проснуться раньше ради чего-то очень важного, да проспала и теперь нагоняет ушедшее вперед. Но это только кажется, жизнь в тайге пробуждается в срок, и это радостное событие приходится на утро природы — апрель.
И все же царство весенних радостей наступает в мае. Апрель все для этого праздника приготовил. На языке некоторых народов май называют месяцем листьев. Растения быстро набирают силу. Набухают почки у кустарников, в конце месяца разворачиваются листочки. Зацветают одуванчики, крупка, незабудка, калужница болотная и, конечно, одним из самых первых — прострел, сон-трава с синими или желтыми лепестками.
Идет прилет и пролет водоплавающей птицы. В начале мая прилетает редкая в заповеднике птичка крапивник, впервые ее мы заметили около устья реки Сосновки и по реке Керме в 1956 году.
Поднимаются из Байкала на икрометание хариус, ленок, таймень. За сутки рыбы проходят многие километры к своим нерестилищам.
В начале мая вершины гольцов освобождаются от снега. Грозными черными стражами высятся они над тайгой.
В мае возвращаются на родину и приступают к гнездованию почти все птицы, проходит знаменитая тяга вальдшнепа.
Прилет вальдшнепа на северо-восточное побережье Байкала приурочен к первой половине мая. Дата самого раннего прилета —; 10 мая — отмечена О. К. Гусевым у горячего источника поселка Давше. Тяга начинается спустя шесть — семь дней; в долине реки Езовки ее мы наблюдали 17 мая. Вальдшнепы тянули на уровне верхушек молодого сосново-лист-венничного леса, растущего на берегах теплого ключа со спокойным течением. Несколько раз вальдшнепов пролетали непосредственно над ключом, пяти-шестиметровая ширина которого в сплошной тайге этого района была единственным хорошо просматриваемым пространством. Услышав приближающееся «хорканье», самка, перелетев с одного берега на другой, могла быть моментально замеченной. О местах тяги вальдшнепа у охотника центральных областей страны сложилось совершенно определенное представление, связанное со смешанным молодым лесом, его опушками и березово-осиновыми перелесками, лесными дорогами, оврагами, порубками. В условиях горных ландшафтов Подлеморья тяга вальдшнепов проходит несколько в иной обстановке. Однажды в конце июня нам удалось наблюдать тягу вальдшнепа в темнохвойной тайге и даже в подгольцовой зоне полуострова Святой Нос на Байкале.
Конец первого дня экскурсии по полуострову застал нас в тайге, состоящей из кедра, ели и пихты, в долине небольшого ключика, протекающего на высоте около 950 м над уровнем моря. В подлеске преобладали ольха и рододендрон даурский.
Узкая, до 50 м, долина ключа отграничивается крутыми склонами гор, занятыми сосново-лиственничным лесом.
В местах соприкосновения темнохвойной тайги с сосново-лиственничными насаждениями, сбегающими со склонов гор, образовались небольшие полянки с лесным разнотравьем, цепью тянущиеся параллельно течению ключа. Над этими полянами мы и наблюдали тягу. Она началась в 22 часа 20 минут местного времени и закончилась в 22 часа 46 минут. За это время, с перерывами в 8 —9 минут, вверх по течению ключа пролетели три вальдшнепа. Обычная картина тяги: неторопливый полет, томные взмахи крыльев, страстное «хорканье».
Сгущающиеся сумерки второго дня экскурсии застали нас в подгольцовой зоне на перевале через главную водораздельную линию гольцов, тянущихся по полуострову с северо-востока на юго-запад. Приблизительная высота перевала— 1350 м над уровнем моря. На перевале кое-где разбросаны пятна фирнового снега, дающие начало крошечным ручейкам, весело бегущим вниз к границе леса. Рядом со снегами, по берегам ручейков, на коротких —до 15 см — цветоножках покачивались оранжевые головки еще цветущей купальницы. Эти нежные растения заняли неширокие двух-трехметровые полоски пространства, непосредственно примыкающего к ручейкам. Дальше от берегов были сплошные заросли стелющейся формы ивы, низкорослого можжевельника и темно-зеленые куртины кедрового стланика.
На берегу одного ключика, где особенно дружно цвели купальницы, мы бодро принялись за устройство ночлега, не подозревая, что через час будем наблюдать интереснейшее для подгольцовых ландшафтов явление — тягу вальдшнепа.
Она началась в 21 час 30 минут и закончилась через час. За это время над нами на высоте 7 —8 м вдоль ручейка пролетели четыре птицы. Длина самого перевала — около 150 м. Все вальдшнепы неторопливо тянули через перевал на северо-западную половину полуострова. Они, по-видимому, возвращались, так как две птицы, в поле нашего зрения, пролетели обратно.
В 2 часа над перевалом стремительно пронеслась сильная гроза. Еще накрапывал мелкий дождик, от земли, вяло цепляясь за ветви кустарников, медленно поднимались клочья тумана, далеко внизу над Байкалом сверкали молнии, а вокруг нас появились тона раннего рассвета. Еще более неожиданно, чем вечером, началась тяга вальдшнепов. Так же медленно, в том же направлении, что и вечером, в 2 часа 50 минут пролетел первый «хоркающий» вальдшнеп. Его волнующее сердце охотника «хорканье» временами сливалось с грустно-задумчивым кукованием обыкновенной кукушки. Тяга продолжалась до 3 часов 15 минут.
В конце мая в бухтах начинается отход льдов от берега. Ярким теплым утром из зарослей кустарников у речки доносится необыкновенно свежая, бодрая песенка дубровника. Это небольшая птичка не больше воробья, но песенка ее несравненно лучше.
Ярким апрельским полднем, на ослепительной белизне заснеженной таежной поляны происходит диковинное. Снег как снег. С высоты человеческого роста — безукоризненная белизна. Но если случайно наклониться, не скоро выпрямишься от изумления. На снегу царит буйная, неистовая жизнь. Миллиарды крошечных синевато-черных тел энергично двигаются— ползают и падают, преодолевая громадные для них торосы — снежные кристаллики. Это разбуженные весной так называемые снежные блошки — представители огромной армии насекомых. Длина их тела всего 2—2,5 мм. У этих существ нет могучих ног блохи или кузнечика, и ползают они на коротеньких, еле заметных трех парах конечностей, обычных для насекомого. И все же время от времени какая-то шальная сила, как пружиной, вертикально подбрасывает то одно существо за другим, то сразу несколько, На место прыгнувших немедленно приземляются новые, и эта пляска царит на поляне много часов беспрерывно, как гимн весеннему свету. Наклонившись с лупой, можно заметить, что эти крохи прыгают в высоту до 6—8 см, высоту для их размеров фантастическую, почти в сорок раз большую длины тела. Какой, должно быть, невообразимый «грохот» висит над полянами от этих прыжков и падений миллионов тел! На 1 см2 поверхности снега насекомых можно насчитать до полсотни. Значит, на квадратный метр придется около полумиллиона, а (сколько их на всей поляне?!
На одной из лесных полян заповедника я зачерпнул котелком снега, чтобы растопить его и приготовить обед. Через час ямка была просто черной от невообразимого множества этих насекомых. Выпрыгнуть из нее они не могли, прыгая с вертикальных стенок, падали на дно, а оттуда, от земли, ползли все новые и новые полчища. Сколько же их может быть на один квадратный сантиметр? Я принялся считать, но, не досчитав и до сотни, сбился.
Первые блошки на поверхности снега появляются утром около 9 часов, как пригреет солнце. Это разведчики — передовые отряды неисчислимых легионов, движущихся в толще снега к свету. Чтобы увидеть свет, им надо проползти от земли до поверхности снега сквозь 60 — 70-сантиметровую его толщину. И это оказывается возможным, потому что снег весной пористый, теплые лучи солнца протопили в нем замысловатые лабиринты, соединяющие в конце концов землю с поверхностью снега. По ним-то к земле и прошел теплый воздух, отогревший и ее, и тех, кто укрылся в ней от гибельных морозов. И по ним же к земле прошел свет. Он разбудил насекомых и явился для них той нитью Ариадны, по которой они, подобно мифическому герою древности, выбравшемуся из гибельного лабиринта, поднимаются на поверхность снега.
С наступлением вечерних сумерек пляска насекомых не прекращается, и лишь веяние ночного холода к 22 часам загоняет неутомимых танцоров в нагретую за день толщу снега к земле. К ночи лабиринты не замерзают; если, прикоснувшись губами к поверхности снега, подуть в него — сопротивления нет. Видимо, блошки ночуют При минусовой температуре. Отогревшись утром следующего дня, они снова устремляются наверх, к солнцу.
Помимо снежных блошек на поверхность снега одновременно с ними выбираются и гораздо более крупные в сравнении с ними жуки — стафилиниды. Они тоже могут прыгать, но охотнее ползут. При яркой солнечной погоде за одну минуту жук проползает до 33 см, при мороке, попав в тень, он снижает скорость движения до 28 см. Ближе к сумеркам жуки двигаются все медленнее и, наконец, скрываются в толще снега.
Интересно, что хорошо освещенные жуки ползут точно на солнце, но, попав в тень, сбиваются с раз выбранного направления и начинают «блуждать». Появление жуков сразу становится ярким событием в жизни пернатых. Кедровки, поползни, гаички, щуры, кукши, длиннохвостые синицы, московки, даже только что прилетевшие с юга горихвостки — все радуются столь обильному столу. Нам приходилось наблюдать, как на площадке около 30 м2 одновременно кормились шесть гаичек, один поползень, одна синица московка, одна горихвостка. Мы подсчитали, что за одну минуту гаичка хватает до 51 жука, московка — 45, горихвостка — 56. Сколько же там было жуков?!
Гаички, поползни, кукши да и другие птицы, приспособленные кормиться на деревьях, в необычных условиях чувствуют себя неуютно. У них возрастает осторожность, подозрительность. Похватав жуков, они летят к дереву, повозятся в кроне несколько секунд, надо полагать — тщательно осмотрятся, затем возвращаются. Поползни при этом летят не сразу на полянку, а сначала спустившись по стволу, а гаички — по ветвям почти до самого низа.
Поползень, хорошо приспособленный лазать по полам вверх — вниз, на ровном да еще совершении открытом месте выглядит нелепо, неумело, чем очень смешил нас. Ему и прыгать-то непривычно, а тут еще надо успевать жука схватить да непременно оглядеться.
Огромное значение в жизни птиц имеет массовое появление этих жуков! Ими, как уже сказано, питаются даже семяеды, такие, как кедровка. Ценнейший белковый корм появляется в самое голодное время, в этом его значение.
Что же выгоняет на снег эти миллиарды насекомых и что означают их неутомимые пляски? В природе ничего не бывает просто так, без цели, без смысла. Вернее всего, это особенности широко распространенного среди живых существ брачного поведения, предшествующего периоду спаривания. Смысл его —привлечь внимание особи противоположного— чаще женского — пола для того, чтобы исполнить великий закон жизни — оставить потомство. К этой же категории поведения относятся глухариные и тетеревиные тока, брачный полет дупелей, танцы змей и многое, многое другое.
|